Золотая формула

Когда-то Мишка увлекался поэзией и даже издал книжечку стихов. И, насколько могу судить, совсем не плохих.

– А о чем мне писать? О вставной челюсти? Можно, конечно. А что? Стоматологическая сага о пародонтозе! Баллада о золотых фиксах! Дело в том, что моя поэзия никому не нужна. Время и я пришли к непреодолимым противоречиям. Мы противостоим друг другу. Мы несовместимы. Нынешняя читающая публика меня не поймет. Ей подавай дешевое пойло. Оно будет хлебать его лоханями. Я непонятый гений. Я стою над толпой, которая смотрит себе под ноги и не видит меня.

– А Соловья она видит?

– А Соловья она видит. Потому что Соловей не возвышается над толпой. Он одного с ней роста. Это и привлекает обывателя. Нынешнему дураку-читателю нравится, что писатель такой же дурак. Когда я просматриваю Петькины книги… Словом, мне кажется, я не роман читаю, а скачу на бешеной кобыле по целинным и залежным землям. Или в шторм на утлой лодчонке пересекаю Ла-Манш. Он работает в рваном ритме, этот наш Соловей-пташечка. Причем он крайне неразборчив в средствах. Например, живописуя душераздирающую сцену расставания, он барабанит языком Аристофана, а когда хочет рассмешить читателя, берет на вооружение мрачную лексику Кафки.

…Мишка не всегда был стоматологом. Почти три года он слонялся по коридорам и аудиториям филфака МГУ. Там он напитался филологической фанаберии, научился часами говорить ни о чем, что очень нравится экзальтированным дамам и высоко ценится в так называемых интеллектуальных кругах, и там же, на филфаке, познакомился с Соловьем.

Из университета Мишку выдернул отец, Лев Самуилович Розенфельд. Другом Льва Самуиловича был знаменитый московский дантист профессор Сироткин, который до своего отъезда в Штаты возглавлял едва ли не единственную в СССР платную стоматологическую поликлинику. Мишкин отец много лет проработал у Сироткина замом. Поликлиника размещалась в неказистом двухэтажном особнячке, притулившемся в Дохтуровском переулке, неподалеку от метро «Киевская».

Врачебный персонал поликлиники состоял из последовательных приверженцев радикальной стоматологии, то есть из профессионалов, которым было чуждо чувство сострадания. И я сам не раз слышал душераздирающие крики, которые вырывались из зубоврачебных кабинетов, словно из пыточных камер гестаповских застенков.