Золотая голова

Тальви вытащил из-за пазухи какой-то пергамент, раскрыл книгу Арнарсона, уселся за круглый гостиничный стол и принялся целеустремленно листать рукопись. Нашел нужное ему место и стал сверять свой пергамент со шпаргалкой Арнарсона. Я тем временем уселась за стол, по опыту зная, что от патрона приглашения ни в жизнь не дождешься, и подперла руку кулаком, изготовившись ждать, и долго, если потребуется.

Тальви, наконец, оторвался от увлекательного чтения, уставившись перед собой.

— Тройнт, — пробормотал он. — Мог бы и сам догадаться…

Тройнт? Если мне память не изменяет, это крупное аббатство дальше, к северо-востоку. Реликвии какие-то, место паломничества… Меня что же, теперь туда погонят? Только ограбления церкви мне для полноты биографии и не хватало. Ни к чему хорошему эти шляния по церковным подземельям не приводят, покойный Форчиа мог бы подтвердить…

Тальви заложил пергамент в книгу, бросил ее на стол и, кажется, впервые со времени прихода посмотрел на меня. И не успела я моргнуть, как он вцепился мне в руку.

— Откуда этот перстень?

Перстень в тот день я надела впервые. Когда я посещала Морскую гильдию, его на мне не было — слишком он приметный. (Излишне говорить, что тогда и одежда на мне была другая, и лицо платком замотано, и волосы прикрыты. ) А собираясь на встречу с Тальви, я вспомнила, что обещала старику носить перстень, — и надела.

Сейчас же я несколько остолбенела как от боли, так и от стремительности, на которую оказался способен Тальви.

— Подарок друга, — сказала я, сохраняя все возможное хладнокровие. И поскольку руку мою продолжали сжимать клещи, посмотрела Тальви в глаза: — Прощальный подарок.

— Ну, если прощальный… — Он выпустил мое запястье.

Я была не настолько исполнена самомнения, чтобы счесть это ревностью. Но Тальви явно взбесила мысль, что я могу работать на кого-то другого и брать за это плату. Он-то лишь пообещал когда-нибудь рассчитаться со мной, выкупив земли Скьольдов, причем достаточно туманно. Лучше дешевый перстень на руке сейчас, чем развалины родового замка в неопределенном будущем — такова, по его мнению, должна быть моя логика. Предположим, я действительно не слишком надеялась получить обратно Фену-Скьольд. А вернее, совсем не надеялась. Но я слегка озлилась. И не стала рассказывать Тальви ни про Соркеса, ни про поваренную книгу, когда же он все-таки соизволил спросить, что, собственно, имело место в Тайной палате, я коротко ответила: «Подлог», а он более не уточнял. После этого он спрятал рукопись Арнарсона, снова посмотрел на меня, точно предупреждая, но промолчал Спасибо Я не беспамятная. Меня не нужно дважды предупреждать, что его дружки не должны знать об «Истинных сокровищах Севера».

А потом появился Рик Без Исповеди, и из его разглагольствований следовало, что мое имя к этому самому Северу никакого отношения не имеет. Впрочем, почему я должна ему верить? Ведь он даже не сказал, о каком языке шла речь Может, о греческом? Потому что из латыни я кое-что помню, а если бы это было еврейское слово, Соркес не преминул бы об этом упомянуть. Или это древнекарнионский язык? Нечего сказать, хорош из господина Без Исповеди карнионец, утонченное создание!

Утонченный воспитанник августинцев продолжал разглядывать меня, как некий раритет.

— И цвет волос у вас интересный. Не рыжий, а именно золотистый. Вы их, часом, не красите?

— Ни часом, ни сутками. При моем образе жизни — то в засаде сидишь, то в тюрьме отдыхаешь — возиться с краской для волос было бы затруднительно.

— Придворные дамы в Тримейне высшим шиком считают золотую пудру…

Приход молодого Ларкома прервал эту увлекательную беседу. И вовремя. Не сомневаюсь, что по части косметики, нарядов и притираний Рик Без Исповиди победил бы меня бесповоротно. Просто стер бы в порошок. Или в пудру. Золотую.

Тальви, которому наши с Альдриком любезности успели изрядно прискучить, поздоровался с рыцарем с отменной вежливостью. Юноша просиял улыбкой — видно, вспомнил про «рыцаря без страха и упрека», что не помешало ему столь же учтиво приветствовать остальных и отвесить мне поклон.

— Простите, — сказал он, — что при нашей предыдущей встрече я не оказывал вам знаков внимания, которые женщина благородного происхождения вправе ждать от дворянина. Но вы сами настояли на соблюдении конспирации.

Если бы я не усвоила, что у Тальви при любых обстоятельствах затруднительно вызвать не то что смех, а просто улыбку, я бы поклялась, что про себя он рыдает от хохота. Но внешне он этого никак не выдал, дабы не обидеть молодого человека.

— Судя по вашему настроению, рыцарь, — заметил он, — вы пришли к нам с добрыми вестями.

— Вы угадали. Мне достоверно известно, что Нантгалимскому Быку не удалось добиться поддержки ордена.

— Я давно утверждал, что орденские братья не совершают необдуманных поступков. — Рик Без Исповеди поправил манжет из мехельнских кружев. Если он не купил их в Тримейне, то здесь они могли попасть к нему только через контрабандистов.