Золотая Горка

— И девушка, дочь генерала Измаиловича, стреляла тут в полицмейстера, — сказал Скарга.

— Ее тоже повесили?

— На каторге, — объяснил Скарга. — Помиловали.

— Со всеми сочтемся, — сказал я, но, похоже, слова мои прозвучали двусмысленно — я приметил быстрый злой взгляд Скарги. Он, верно, подумал, что я издеваюсь. Он усмехнулся и припомнил из своих болезненных воспоминаний, адресуясь, наверно, к моей совести.

— Знаешь, как Курлов расстреливал нас на вокзале? Резали перекрестным огнем. С навесного моста, из окон и третья рота от дебаркадера. На митинг сошлось тысяч пятнадцать, вся площадь была заполнена… Полтысячи положили. Кровь — и в ней люди.

Я промолчал, подумав, что иначе такую толпу не разогнать. Теперь пятнадцать тысяч не скоро соберутся вновь. А на этой Вокзальной площади, может, никогда не соберутся. Всяк хочет жить, хотя знает, что умрет.

Обогнув Купеческий клуб, мы вновь спустились на Нижний Рынок. Вероятно, Скарга ожидал здесь от своих боевиков сообщения о филерской слежке. Некий знак, похоже, был ему подан, поскольку он внезапно безо всякого видимого повода повеселел. Оживившись, Скарга предложил зайти в трактир: оказывается, он и крошки не успел перехватить. Я признался, что завтракал, но согласился и пообедать. Я допустил также, что беглый эсер приглашает меня в трактир, чтобы, усадив за стол, уйти через кухонную дверь и затеряться в здешних трущобах. Но и при таком исходе я не собирался кидаться в погоню. Из сведений Живинского, услышанных мною в «Гарни», вытекало, что у боевика назначена на вечер встреча с товарищами. Агент знал и место встречи, но принесет ли Скарга деньги с собой или отправится за ними после встречи, он не знал. За синагогой на углу Немиги и Раковской помещался трактир некоего Клейновича. Мы заняли столик вблизи дверей. В дальнем от нас углу играли скрипка и гармонь. Иногда скрипач протискивался меж столами, пьяные подавали ему мелочь, монеты он ссыпал в карман, в глазах его тлели неизбывная тоска и презрение к публике, но играл он неплохо.

— Не боишься, что тебя узнают? — спросил я.

Скарга улыбнулся.

— Нет, Клим. Год назад я был молод, глуп, румян. А сейчас под глазами морщины, я состарился на пятнадцать лет. Вдобавок в полночь, надеюсь, мы уезжаем. Если кто узнает и донесет — что с того?

— Логично, — признал я.

Вошел местный филер в кепке с пуговкой. Он лениво обвел взглядом зал, словно отыскивая достойное себя место, увидел нас, прошелся в сторону музыкантов, удостоверил театральной гримасой, что такой притон ему неприятен, и удалился. "Осел! — подумал я. — Одного такого осла достаточно, чтобы сорвать любое дело". Нам принесли борщ и ребра с гречкой. Скарга расплатился. Ел он быстро и красиво. Это мне понравилось.

— В тюрьме страшно? — спросил я.

Скарга внимательно поглядел мне в глаза, стараясь угадать смысл вопроса, и, решив, что вопрос пустой, задан без цели, сказал:

— Не по себе. Но многие умирают и спят вечным сном в безвестных могилах. Может, выпьем? — предложил он. — Товарища моего помянем, которого ты утром видел.

Я отказался, сказав, что вообще не пью.

— Он мне жизнь спас в Маньчжурии, — говорил Скарга, — вынес на себе после неудачной атаки…

— Ты воевал там? — заинтересовался я. — Я тоже отползал год по сопкам в пластунской роте.

Мои слова его задели, на мгновение он потеплел, но сразу же каким-то трезвым рассуждением погасил в себе чувство войскового товарищества, и воспоминания о войне не состоялось.

Покинув трактир, мы пошатались по пустеющему рынку, сходили к мечети[33] и Татарской улицей, а потом стежкой вдоль Свислочи пришли на Замчище.[34] За рекой, как объявил мне Скарга, теснились дома Троицкого предместья, за ним, на горке, поднимался корпус бывшего униатского монастыря, взятый под больницу. По мосту двигалась толпа, перестукивали на стыках колеса конки. На соборе, две стройные звонницы которого высились над пирамидой жилых построек, занявших спуск к реке, ударил колокол. Мы перешли Немигу и по Монастырской[35] стали подниматься к собору. Меня укололо неприятное ощущение, что я расслабился, а мой противник собран. Едва ли я в качестве курьера могу быть доволен событиями. Не для того послали меня в Минск, чтобы я таскался по трактирам и закоулкам. Я решил высказать свое настроение.

— Слушай, Скарга, — сказал я. — Все-таки бродить с тобой по улицам, где тебя помнит каждый дом, — до добра не доходишься. Хорошо бы найти гостиницу подешевле. Тебе не хочется отдохнуть?

— Не помешает, — согласился он.