Золотая империя

И тогда, и только тогда, оказавшись в том месте, где она впервые увидела его в вихре песка и огня, Нари наконец позволила себе впустить в свои мысли Дару.

«Ты не должна была этого видеть. Ты должна быть в безопасности». Нари обхватила виски ладонями, вспоминая муку на его красивом лице, когда он заплетающимся языком произносил эти слова, и его яркие глаза молили о понимании.

Как ты мог так поступить, Дара? Как ты мог сотворить такое?

Ибо Нари больше не могла отрицать, что Дара был виновен в тех преступлениях, о которых шептались, заслышав его имя. Он учинил резню невинных шафитов в Кви-Цзы – злодеяние столь жестокое, что их мир до сих пор не оправился от потрясения. И теперь он совершил нечто не менее возмутительное: сознательно пособничал ее матери в попытке геноцида Гезири в Дэвабаде.

А ведь он был ей небезразличен. Да что там, она любила его – стоило признаться в этом хотя бы самой себе. Может, виной всему жажда приключений и охмуряющий азарт, и то был почти до неловкости неизбежный и заранее обреченный роман, которые вспыхивают между смелыми воинами и юными девушками с широко распахнутыми глазами. И ведь Мунтадир уличал ее в том, что она живет в сказке и не может отличить героя от чудовища. Нари, которая так хорошо разбиралась в своих мишенях и бросила вызов королю джиннов. Как она могла не заметить тьму, таящуюся в Даре?

«Потому что ты сама стала мишенью, – с горечью подумала она. – И ты хочешь вернуться в Дэвабад и предстать там вождем, способным переиграть Манижу?» Мать Нари лишь взглянула на нее и сразу разгадала все ее слабости. Ее шафитское происхождение и нелепую привязанность к глупому принцу. Мрачную злобу на джиннов, разбивших ее надежды. Острое удовлетворение в миг, когда она выжгла сердце Гасана.

Быть может, с этого все и начиналось. Нари гадала, что могло произойти, если бы вторжение прошло по плану Манижи. Если бы Нари, стараниями Низрин, оставалась в безопасности и неведении, и наутро проснулась в мире, где Гасан был мертв, дэвы – свободны, а Нари – воссоединилась со своей семьей и любимым мужчиной? Быть может, тогда ей было бы проще поверить в ту ложь, которую они сочиняли бы в свое оправдание? Промолчать и сделать выбор в пользу того, чтобы смотреть вперед, а не на кровь и мертвые тела, подпирающие их новый мир?

С Дарой произошло то же самое? Нари попробовала вообразить его юношей, преисполненным обожания к Нахидам и преданным служению своему народу, который поверил в то, что шафиты Кви-Цзы представляют собой первостепенную угрозу, и предпочел последовать приказу, хотя тот наверняка показался ему шокирующим. Сколько таких решений привело к тому, что Дара попал в услужение к Маниже и стоял рядом с ней, пока та совершала геноцид?

Я не хочу об этом думать. Нари свой выбор сделала. Она обхватила колени дрожащими руками и зажмурилась, не позволяя пролиться слезам, находя покой в темноте под закрытыми веками.

А потом она увидела их. Субху в больнице, которую они строили вместе, отпаивающую ее чаем, когда Нари пыталась не развалиться на части ради своих раненых соплеменников. Джамшида, смеющегося в лазарете верхом на коне из подушек. Детей шафитов в школе у рабочего лагеря. Детей дэвов, улыбающихся ей в храме.

Детей Гезири, погибших с бенгальскими огнями в руках. Всех тех, у кого, как справедливо заметил Али, выбора не было.

Нари выругалась, громко и красочно, вспугнув голубя, дремавшего на карнизе ближайшего мавзолея. Затем встала и вернулась к Якубу, надеясь, что еще не слишком поздно.

Они ждали ее у входа в аптеку. Якуб кутался в шаль, которую всегда надевал, возвращаясь домой, и заметно нервничал, перекладывая трость из рук в руки. Али с мрачным видом стоял рядом, еще более отчужденный от проходящих мимо людей, чем обычно.

Якуб, заметив ее, цокнул языком:

– На тебя никаких нервов не напасешься.

– Я не хотела никого беспокоить, – тактично извинилась Нари. – Просто… мне нужно было побыть с собой наедине, подумать. – Она смотрела на Якуба, все время чувствуя на себе тяжелый взгляд Али.

Аптекарь был недоволен.

– Молоденьким девушкам лучше бы думать, не выходя из дома, – проворчал он, поправляя шаль. – Так оно безопаснее. – Он кивнул на дверь: – Я там оставил тебе бобов и хлеба.

Нари решила пропустить комментарий про «молоденьких девушек» мимо ушей.

– Спасибо, дедушка, – ответила она просто. – Передавай семье мои благословения.

Как только Якуб ушел, Али шагнул к ней:

– Нари, прости меня. Ты права, это не мое…

– Ты все мне расскажешь, – перебила она. – Что с тобой сделали мариды, какие еще мифы и легенды ты скрывал о войне, о печати Сулеймана – обо всем, слышишь? Больше никаких тайн.

Он моргнул:

– Да, конечно…

Нари оборвала его жестом: