Золотая карта

– Ах, сволочи, только что украли кошелек, и парень был в такой вот куртке, – продолжала она со слезами, – выходил именно здесь. У меня это были последние деньги, а до зарплаты еще долго, не знаю даже, что делать. Грабили бы миллионы, чем наши кровные тащить, мерзавцы, будь они прокляты! – последние слова Олег услышал, когда уже запрыгнул в подоспевший автобус, и чем дальше он увозил его от той женщины, тем сквернее становилось на душе. Прежде он не видел пострадавших, что там с ними происходило, что они делали, – это его не волновало. А тут вроде мелочь, но так убиваться из-за этого! Все после такого случая словно перевернулось у него, он места себе не находил, мысленно возвращаясь к происшедшему.

«Хватит, баста, это не для меня! Риск попасть в тюрьму в каждую секунду, вдобавок людские проклятия! Надо заняться чем-то более стоящим, чем по карманам мелочь удить». С этими мыслями он и не заметил, как оказался у доски объявлений. Долго смотрел, потом стал внимательно читать: «Красноярский край. Лесосибирск. Требуются рабочие». Проезд оплачивается, выдаются подъемные. А что, можно ехать! Что меня здесь держит? Абсолютно ничего. Уеду, и будет лучше для всех.

Так Олег Свиридов в поисках новой жизни и новых приключений оказался в поезде, следовавшем в край чудес – Сибирь.

Сибирь раньше для народов России была местом каторги, изгнаний и ссылок, добровольно ехать туда осмеливались только те, кому терять было нечего, либо прячась от царской расправы, либо такие, как жены декабристов, последовавшие за мужьями, за близкими. Может, так, а может, эдак, но нам толковали именно так.

Позднее, когда в светлый путь нас направляли коммунистические вожди, то ехали уже на заработки, за большими деньгами, и всем романтикам хотелось покорить Сибирь, сообразуясь со своими материальными интересами.

В плацкартный вагон, где устроился Олег, кроме него, забилось еще двенадцать человек с «оргнабора», желающих прокатиться на заработки за счет государства. Знакомство бывает крепким, если начинается с бутылки «Русской», без этого у нас не происходит ни одно знаменательное событие, ни одни посиделки. Так уж заведено испокон веков. Систему могут переменить, страну могут направлять по разным путям, но пьянство не осилить. Попробовал кое-кто сделать это на практике, ввел сухой закон, так еще сильнее разыгралась буря, в ход пошли все средства, пригодные к употреблению, несмотря на плачевные исходы. Такова душа российская, раздольная, ничем не прошибешь, ничем не уймешь.

«А душа раздолья просит, жизнь беззаботная.

Эх, гуляй-гуляй, парнишка, ждет дорога дальняя.

Не сидится нам на месте и на все нам наплевать.

Нету счастья, нету жизни, если будешь кочевать», – затянул по вагону зычный хриплый голос под гитару.

– Хорошо вытягивает, тоже с нами, что ли? – разливая очередную поллитровку по стаканам, спросил Олег у своего нового знакомого по имени Федька, а по «погоняле» Фан, устроившегося по соседству на нижней полке и охотно согласившегося на предложение промочить горло прихваченным про запас с собой на дорожку, чтобы скоротать время.

– А тут, в двух последних купе, все такие, как мы с тобой. Нам только двоим не хватило места среди них, потому и дали третье купе. Нынче все в Сибирь намылились, не сидится никому дома.

– Ну, а ты чего попер?

– Я совсем другое дело, Олег. У меня жизнь на этих дорогах повязана – как в малолетку ушел со школы, так и покатился.

– А в малолетку-то за что загремел? – поинтересовался Олег, чтобы углубить тему для большего знакомства с Фаном, с виду неприметным, невысоким, смуглым парнем лет тридцати, с наколками на пальцах обеих рук.

– Да по мелочи. Рассек одному велосипедной цепью башку за то, что тот выступал, ну и повязали. Отмазать было некому. Мать вроде сходила к родичам потерпевшего, но те мзду запросили наглую, а откуда у нее деньги, когда на жратву еле-еле могла наскрести. Вообще-то дали два года всего – нестрашно. Самое-то страшное, Олег, ждало впереди, – потряс указательным пальцем захмелевший Фан перед носом, затягивая паузу. – Освобождаюсь я через два года с малолетки и еду к себе домой в Миасс, в Челябинске у меня пересадка на другой поезд. Купил билет заранее чин по чину и в ожидании отправки тусуюсь по вокзалу, абсолютно никому не мешаю. Да тут же в киоске еще нож перочинный приобрел, так, просто, без задней мысли, понравилась вещичка, вот и купил. Свободно же они продавались, небольшие такие, с короткими лезвиями. Одет я был, конечно, не ахти как, сам пойми, некому было высылать шмотки. «Коцы» зековские, «куртян» от робы, правда, без номерка, «шкары» только гражданскими были. Захожу, значит, в буфет, беру бутерброд с чаем, бабки кое-какие все же были: заработал малость за время отсидки, жую себе и поглядываю на смазливую грудастую буфетчицу из-под ресниц. Только она, падла, виляет задницей перед каким-то плешивым, с галстуком, выставив на него золотые фиксы, а на меня ноль внимания. Зато два хмыря не пожалели со мной перекинуться парой ласковых. Откуда они взялись, сам не пойму.