Золотая книга. Пурана № 19

Нельзя сказать, что передвижение на этой кустарной посудине было гладким. Уже в первые минуты мы с Летасом оба натёрли ладони о грубо отёсанную поверхность вёсел, потом потратили некоторое время, анализируя различные версии того, где же у этой лодки находится нос, в результате сильно устали и совершенно обгорели под неистовым тропическим солнцем. При попытке остудиться Летас окунулся в солёный океан, отчего ему стало только хуже, и теперь он тихо и монотонно ругался на больше подходящем для этих целей русском языке, стеная и проклиная тот день, когда доверил мне тайну девятнадцатой пураны. Я напевал под нос «Мы строили лодки, и лодки звались…» и решительно грёб дальше, пользуясь тем преимуществом, что жирная чёрная паста, которой я обильно намазался в предыдущий вечер и отмыться от которой мне так и не удалось, оказалась отличной защитой от солнечных ожогов.

Наконец перед самым закатом мы снова аккуратно приблизились к северному берегу острова, втащили лодку на песок и довольно оперативно загрузили в неё все остатки снаряжения. Обнаружились в целости и моя камера, и один из фонариков, и верёвки, и даже пара ножей. Удача сопутствует смелым: пистолет я нашёл целым и невредимым, и патронов в нём было ровно восемь, что гарантировало нам относительную безопасность в первые секунды будущей битвы. Вторая удача заключалась в том, что я нашёл в кустах свою собственную рубашку, изодранную в клочья, из которой мне удалось смастерить подобие набедренных повязок для себя и Летаса: мы так и не стали истинными сентинельцами и без одежды оба чувствовали себя крайне неловко.

Эти находки и позволили нам, как только стемнело, при помощи ножей, инфракрасных очков и чёрного крема незамеченными пробраться к центральной деревне острова и занять выгодную наблюдательную позицию в пятидесяти метрах от кучки банановых навесов, которая волею судьбы стала на некоторое время домом для Савитри Пали. Наш обзорный пункт представлял собой небольшую утоптанную площадку, покрытую жухлой травой, которая была сделана невесть для каких целей, но как нельзя лучше подходила как раз для двух человек.

Мы пришли вовремя. До наступления темноты за безопасность Савитри можно было не беспокоиться: со слов Летаса было известно, что сентинельцы вступают в близкое общение с женщинами только ночью, удаляясь из деревни в специально отведённые места в джунглях. А пока аборигены от души праздновали сегодняшнюю удачу. В отсутствие музыкальных инструментов и каких-либо самых примитивных вокальных данных их песнопения нагоняли тоску, а танцы годились разве что для детского утренника и тоже вызывали далеко не радость.

Не слишком позитивные эмоции читались и на лице Савитри, которая была усажена на землю в самом центре поселения, в середину начерченного вокруг нее одним из мужчин круга. Наша подруга метала вокруг себя яростные взгляды, надменно изучая население деревни. Женщины кучкой жались к окраине, не сводя глаз с диковинного создания, а мужчины бегали вокруг, высоко поднимали ноги, махали в разные стороны своими луками, копьями и топорами и нестройно галдели. Ещё бы: не каждый небось день в руки этих жутких островитян попадается столь соблазнительная добыча, как наша Савитри Пали…

– Если бы они знали, что она ещё и капитан полиции, они бы нам весь остров за неё продали, – предположил я шёпотом.

– Тише вы, – громко зашипел Гедвилас. – Я не понимаю, что они кричат…

– Думаете, я понимаю? В конце концов, это не я, а вы прожили в племени почти целую неделю. И не удосужились даже выучить базовых терминов языка!

– А вы попробуйте сами, – обиделся Летас и уткнулся снова в свой инфракрасный бинокль.

Профессор, конечно, был прав. Полевое изучение языка – крайне сложная наука, особенно в тех условиях, когда местные жители не владеют ни одним языком, известным вам. Великие исследователи прошлого были не понаслышке знакомы с данной проблемой. Легко добиться от вашего собеседника названий лежащих перед ним предметов, частей тела, некоторых природных явлений (вроде дождя или солнца) и даже терминов родства. Но когда дело доходит до глаголов, прилагательных или абстрактных понятий, вас уже не поймут.

Знаменитый русский путешественник Николай Миклухо-Маклай во время своего пребывания на Новой Гвинее просто измучился с изучением папуасской речи. После возвращения он писал в своих мемуарах: