Золотая коллекция классического детектива

– Надеюсь, – заметил следователь, – увидеть госпожу Жерди. Она, должно быть, получила мою повестку.

– Знаю, сударь, но она не в состоянии вам ничего рассказать: она больна и не встает с постели.

– Тяжело больна?

– Настолько тяжело, что благоразумнее будет, как мне кажется, не рассчитывать на ее свидетельство. По мнению моего друга доктора Эрве, недуг, поразивший ее, никогда не щадит своих жертв. Это нечто вроде воспаления мозга, энцефалит, если не ошибаюсь. Если она и выживет, рассудок к ней уже не вернется.

Эти слова привели г-на Дабюрона в явное замешательство.

– Как это некстати! – пробормотал он. – И вы полагаете, уважаемый мэтр Жерди, что она ничего не сумеет нам сообщить?

– Об этом нечего и мечтать. Умственные способности ее совершенно расстроены. Когда я уходил, она была в таком тяжелом состоянии, что не знаю уж, переживет ли она нынешний день.

– Когда она заболела?

– Вчера вечером.

– Внезапно?

– Да, сударь, во всяком случае, обнаружилось это вчера. Правда, я по некоторым признакам предполагаю, что ей нездоровилось уже по меньшей мере три недели. А вчера, вставая из-за стола, за которым почти не притронулась к пище, она взяла газету и, как на грех, взгляд ее упал на заметку, в которой сообщалось об этом убийстве. Она издала душераздирающий вопль, без сил откинулась на спинку кресла и соскользнула с него, упав на ковер и шепча: «О несчастный! Несчастный!»

– Вы хотите сказать «несчастная»?

– Нет, сударь, именно так, как я сказал. Это определение, несомненно, не могло относиться к моей бедной кормилице.

При этих словах, имеющих столь грозный смысл и произнесенных самым невинным тоном, г-н Дабюрон внимательно посмотрел на свидетеля. Адвокат опустил голову.

– А затем? – спросил следователь после минутной паузы, во время которой делал кое-какие записи.

– Это были последние слова, сударь, произнесенные госпожой Жерди. С помощью служанки я перенес ее в постель, вызвал врача, и с тех пор она не приходит в сознание. Да и врач…

– Хорошо, – перебил г-н Дабюрон. – Вернемся к этому позже. А что знаете вы сами, мэтр Жерди? Были у вдовы Леруж враги?

– Мне об этом неизвестно.

– Значит, не было? Ладно. А скажите, ее смерть может быть кому-нибудь выгодна?

Задавая этот вопрос, судебный следователь смотрел прямо в глаза Ноэлю, не давая ему отвести или опустить взгляд. Адвокат вздрогнул; было видно, что вопрос не на шутку его взволновал. Он был растерян, он колебался, в душе его явно происходила борьба. Наконец дрогнувшим голосом он произнес:

– Нет, никому.

– В самом деле? – настаивал следователь, сверля его пристальным взглядом. – Вы не знаете никого, кому эта смерть выгодна или могла бы быть выгодна, совершенно никого?

– Я знаю одно, сударь, – отвечал Ноэль, – эта смерть причинила мне самому непоправимый вред.

«Наконец-то, – подумал г-н Дабюрон, – вот мы и добрались до писем, ничем не скомпрометировав папашу Табаре. Мне было бы жаль причинить даже малейшую неприятность этому славному и хитроумному человеку».

– Непоправимый вред? – переспросил он. – Я надеюсь, уважаемый мэтр Жерди, вы объясните, что это значит.

Ноэль явно чувствовал себя все неуютнее.

– Я знаю, сударь, – отвечал он, – что не только не должен вводить правосудие в заблуждение, но обязан сообщить ему всю правду. Тем не менее в жизни существуют обстоятельства столь деликатные, что совесть порядочного человека не может не считаться с ними. И потом, как это тягостно – против своей воли приподымать завесу над мучительными тайнами, разоблачение которых может подчас…

Г-н Дабюрон остановил его движением руки. Следователя тронула печаль в голосе Ноэля. Заранее зная то, что ему предстояло услышать, он страдал за молодого адвоката. Он повернулся к протоколисту.

– Констан! – произнес он со значением.

Эта интонация служила условным знаком: долговязый протоколист неторопливо поднялся, заложил перо за ухо и степенно удалился. Ноэль оценил деликатность судебного следователя. На лице его выразилась живейшая признательность, он бросил на г-на Дабюрона благодарный взгляд.

– Я бесконечно обязан вам, сударь, – борясь с волнением, проговорил он, – за ваше великодушное внимание. То, что мне придется рассказать вам, крайне для меня тягостно, но вы облегчаете мне задачу.

– Ни о чем не беспокойтесь, – отозвался следователь, – я запомню из ваших показаний только то, что покажется мне совершенно необходимым.