Золотая коллекция классического детектива

– Да, да… Продолжайте.

– Так вот, значит, говорит она мне, тряхнув карманом: «Послушай, муженек, теперь-то денег у нас будет сколько угодно, а все почему? Господин граф, у которого родился законный сын одновременно с этим, желает, чтобы его имя досталось незаконнорожденному. А устрою это я. На постоялом дворе, где мы будем ночевать, мы встретимся с господином Жерменом и кормилицей, которые везут законного сына. Нас поселят в одной комнате, и ночью я должна буду поменять младенцев, которые нарочно одинаково запеленуты. Господин граф дает мне за это восемь тысяч франков сразу и пожизненную ренту в тысячу франков».

– Как! – вскричал следователь. – Вы называете себя честным человеком, а сами допустили такое преступление, хотя достаточно было одного слова, чтобы предотвратить его!

– Помилуйте, сударь, – взмолился Леруж, – позвольте мне закончить.

– Хорошо, давайте дальше.

– Сперва от ярости я слова не мог вымолвить. Вид у меня, наверно, был грозный. Она всегда побаивалась, когда я выходил из себя, и тут же сбила меня, расхохоталась. «Экий ты глупый, – сказала она. – Прежде чем на стенку лезть, дослушай. Понимаешь, граф во что бы то ни стало хочет, чтобы его незаконный сын был при нем, и платит за это. А его любовница, мать этого малыша, против. Она сделала вид, будто согласна, но только для того, чтобы не ссориться с любовником, а на самом деле кое-что придумала. Она увела меня в комнату и, заставив поклясться на распятии, что я не выдам ее, призналась, что не может свыкнуться с мыслью о разлуке со своим ребенком и принять чужого. А потом сказала, что, ежели я соглашусь не подменивать новорожденных, не ставя о том в известность графа, она обещает мне десять тысяч и такую же ренту, как граф. И еще предупредила, что узнает, сдержала ли я слово, потому как пометила своего младенца несмываемым знаком, по которому узнает его. Знак этот она мне не показала, а я его искала, но не нашла. Теперь понял? Я просто оставлю все, как есть, графу же скажу, что подменила, мы получим с обоих, и наш Жак станет богачом. Ну, поцелуй свою женушку, у которой ума куда больше, чем у тебя». Вот, сударь, слово в слово, что мне сказала Клодина.

Суровый моряк вытащил из кармана большущий платок в синюю клетку и трубно высморкался, так что стекла зазвенели. Это означало, что он расчувствовался.

Г-н Дабюрон был в совершенном замешательстве. С самого начала это злополучное дело поражало его и ставило в тупик. Едва он успевал привести в порядок мысли по одному вопросу, как тут же его внимание требовал другой. Он был сбит с толку. Что означает этот неожиданный и, без сомнения, важный эпизод? Как его понимать? Г-н Дабюрон просто изнывал от желания ускорить допрос, но видел, что Леружу трудно, он с трудом распутывает воспоминания, следуя тоненькой ниточке, и любое вмешательство может ее оборвать и запутать клубок.

– Само собой, Клодина предложила подлость, а я – честный человек. Но эта женщина делала со мной, что хотела. Она мне всю душу переворачивала. Стоило ей пожелать, и я видел белое черным, а черное белым. Да что говорить, я любил ее! Она убедила меня, что мы никому ничего худого не делаем, а зато Жаку сколотим состояние, и я замолчал. Вечером мы приехали в какую-то деревню, и кучер, остановившись у постоялого двора, сказал, что тут мы заночуем. Мы вошли, и кого я там увидел? Этого негодяя Жермена с женщиной, на руках у которой был ребенок, завернутый точь-в-точь как наш. Как и мы, они ехали в графском экипаже. И тут у меня закралось подозрение. А что, если Клодина придумала про сговор с этой дамой, чтобы успокоить меня? С нее сталось бы. Голова у меня шла кругом. Ладно, я согласился на скверное дело, но только на это. И тогда я решил не спускать глаз с незаконнорожденного младенца, поклявшись в душе, что не дам себя облапошить. Весь вечер я держал его на коленях и для верности, чтоб не перепутать, повязал на него свой носовой платок. Но дело-то было очень здорово подготовлено. После ужина нам велели идти спать, и тут выяснилось, что на этом постоялом дворе всего две комнаты с двумя кроватями каждая. Все было заранее рассчитано. Хозяин сказал, что обе кормилицы лягут в одной комнате, а я и Жермен в другой. Понимаете, господин следователь? А ко всему прочему я заметил, что моя жена и этот негодяй слуга весь вечер тайком обменивались знаками. Я был вне себя. Во мне заговорила совесть, которую прежде я заставлял молчать. Я понял, что поступал бесчестно, и на все корки ругал себя. Скажите, ну как это мошенникам удается, что разум честного человека поворачивается, словно флюгер, куда велит ветер их мошеннических замыслов?

В ответ г-н Дабюрон так стукнул кулаком по столу, что чуть не развалил его. Леруж заторопился: