Золотая Колыма

Расставил ноги прописным азом, запрокинул кудлатую голову, величественно поднял чайник и таким же манером стал его наклонять. Тугая, витая струя полилась в рот. Билибин покачивался. Струя дрожала, но лилась беспрерывно и наконец иссякла. Билибин опрокинул чайник, всем торжественно показал, что в нем не осталось ни капли.

— Твой черед!

Эрнест так же раскорячил ноги и так же бодро заявил:

— За Колыму!

Сначала он пил, блаженно расплываясь в улыбке и не покачиваясь. Потом струя стала попадать на подбородок.

Билибин запротестовал:

— Лия! Ровно лия!

На лбу Эрнеста выступила бисером испарина, в глазах задрожали слезы, а когда оставалось уже немного, он закашлялся.

— Эх, бродяга, проиграл свою Колыму!

— Обманул, комариная душа! — захохотал старший Бертин.— Себе наливал воду!

— Воду!— охотно подтвердил Билибин: розыгрышем своим он был страшно доволен.

Когда лег снег, с Незаметного на железнодорожную станцию Невер потянулись обозы лошадей, оленей и верблюдов. Приискатели, кому пофартило, уходили в новеньких сапогах и кожанках, взятых в золотоскупке. А кому фарт не улыбнулся — в порванных ичигах, в потертых ватниках, уложив весь свой скарб на заплечные рогульки. По всему семисотверстному тракту полилась горестная, на мотив «Бродяги», «Алданка»:

По дикой тайге Якутии,
Где золото роют в ключах,
Бродяга с далекой России
С котомкой идет на плечах.

Счастливцев на свете немного,

Ты слышал, наверно, о них.
А нам, брат, обратно дорога
И пуд сухарей на двоих.

Юрий Александрович выезжал с Незаметного в кибитке. Его провожали Вольдемар Петрович, Татьяна Лукьяновна, Эрнест, и друг его Сережа Раковский, и старик Майорыч, и якут Миша Седалищев... Когда окованные железом полозья заскрипели, Билибин весело крикнул:

— До скорой встречи, догоры! На Чукотке, Эрнест?

— На Колыме, Юрий Александрович!

ТИРАННОЗАВРЫ

С Алдана в Ленинград Билибин привез уйму геологических идей. Хватило бы на капитальный труд, который мог прославить горного инженера в ученом мире. Но Юрий Александрович составил лишь краткое описание Алданского золотоносного района, а все остальное отложил до будущих времен.

Всю зиму он обивал пороги Геолкома, Горного института, Академии наук, трижды выезжал в Москву, в наркоматы, в Союззолото. Всюду доказывал, убеждал: на Колыме есть богатое золото и нужно без промедления снаряжать экспедицию. Зачитывал записку Розенфельда. Рассказывал легенды о Бориске. Развивал гипотезу о Тихоокеанском золоторудном поясе. Наизусть цитировал установки только что прошедшего XIV съезда партии о настоятельной необходимости развития золотой промышленности, создании валютного фонда. Солидных людей, занимавших важные посты, убеждал, что без валютного металла трудно строить пятилетку: нужно закупать технику, приглашать зарубежных специалистов...

Его, молоденького инженера,— бороду он сбрил и выглядел теперь гораздо моложе, чем на Алдане,— выслушивали с должным вниманием, но многие сомневались: фантазер, прожектер, проспектор.

Наступил апрель, время весновок. Апрель звал в поле. По геолкомовским коридорам, тесно заставленным ящиками с образцами пород, сновали такие же молодые, как Билибин, горные инженеры. Они тоже кого-то убеждали, кому-то что-то доказывали, рвались на Хибины, на Кавказ, на Урал, на Алтай. Шел первый год пятилетки.

И Юрий Билибин взлетал по высокой парадной лестнице, распахивал одну за другой все три массивные дубовые двери, звеневшие стеклами, проносился мимо швейцара в старорежимной ливрее и, не дав успокоиться сердцу, летел выше, по ковровым дорожкам мраморной вестибюльной лестницы, и дальше, по коридорам всех четырех этажей, из одного кабинета в другой.

Казалось, он ненароком зацепит своим плечом какой-нибудь ящик, и горным обвалом загромыхают все эти образцы пород, все камни, и рухнет весь Геолком. А он, Билибин, даже бровью не поведет: некогда, наступил апрель.

Билибин гремел. Но никаким громом, никаким словом не разбудить старичка с беленькой головкой, подпертой накрахмаленным воротничком. Он, один из геологических патриархов, уютно покоится в глубоком кресле, потирает озябшие, прозрачно-тонкие пальчики и лепечет:

— В нашем старейшем и уважаемом учреждении есть золотое правило: сначала надо заснять местность, потом вести на ней поиски, затем уж детальную разведку. А вы, горячий молодой человек, хотите сразу же заняться разведкой и сулите золотые горы... Но вы посмотрите на эту карту. Она — наша законная гордость, плод многолетних усилий. А что мы видим? Ваш Колымский край окрашен в серый цвет. Он совершенно не освещен, и мы не уверены, насколько точно нанесена сама река Колыма, не говоря уже о прочих речках, нанесенных очень приблизительно и одинаково похожих на...

— Поросячьи хвостики?

— Дерзостно, молодой человек, очень дерзостно.

— Что — дерзостно? Сравнение или стремление ехать на Колыму?