Золотая Колыма

— Надо устранить сезонность работ по добыче золота, надо найти способ рационализации этих работ. Мы тратим на завоз одного рабочего на Колыму без малого пять тысяч рублей, а на содержание его в течение года — еще больше. Допустимо ли почти год держать рабочих без работы?

Эйдлин развел руками:

— Я над этим давно думаю. Что ж поделаешь? Таковы условия золотой промышленности. Сезонность неизбежна, все прииски так работают. Конечно там, где есть незамерзающая вода, можно кое-что придумать, но у нас — вечная мерзлота. Рыть землю нерентабельно. Чтобы дорыться до песков, десять рабочих несколько дней будут скрести землю в шурфе. Земля — как железная броня.

Дирекция настаивала:

— Хоть из пушек стреляйте, но землю надо вскрывать зимой.

Инженер приподнял голову и улыбнулся.

— Из пушек?.. А, знаете, это идея совершенно резонная. Над этим я и думал. Можно взрывать землю. Эта мысль не абсолютно нова, взрывать зимой землю на приисках пробовали. Но этот метод как-то не давал результатов. Во всяком случае, он не входит пока в арсенал научных методов добычи золота, он не апробирован.

Тогда Эйдлину сказали:

— А знаете что, Марк Абрамович, плюнем мы на эту самую научную апробацию! Попробуем!

Эйдлин несколько скептически качнул головой, но за разработку проекта широких взрывных работ взялся со своей обычной энергией и уменьем. Ему не впервые приходилось разрабатывать проекты широкого масштаба. Этот аккуратный, немного педантичный человек двадцать лет жизни провел в самых глухих таежных дебрях Алдана, Лены и Колымы.

Еще до революции, молодым инженером, начав с должности помощника начальника небольшого прииска, он после десяти лет работы стал заместителем управляющего всеми золотыми предприятиями крупнейшей компании «Лена-Гольдфильдс». Некогда все инженеры ленской компании ломали головы над вопросом, как добиться того, чтобы зимой по канавам приисков не образовывалась шуга, ибо на расчистку этой шуги ежедневно требовались тысячи рабочих. Для согревания воды на расстояниях в добрую сотню километров приспосабливались нагревательные котлы, ставились турбины, придумывались хитроумнейшие приспособления, поглощавшие сотни тысяч рублей.

И вот молодой инженер Эйдлин пошел на смелый, простой, но остроумный шаг. Рискуя заморозить воду, причинить компании колоссальные убытки и испортить себе навсегда карьеру, он снял с канав все приспособления и приборы и покрыл их легкими деревянными щитами. Успех этого предприятия был исключителен. Шуга мякла в воде, согретой щитками, плыла по канавам, превратившимся в теплицы, и уходила совершенно свободно, без всяких турбин и без проталкивающих ее рабочих…

Так началась ленская карьера Эйдлина, продолжавшаяся много лет, вплоть до революции.

Марк Абрамович сохранил от своего прошлого лишь внешнюю форму корректного специалиста высокой квалификации. Семь лет напряженной работы на Колыме бок о бок с большевиками-энтузиастами колымской стройки, необычайный размах работ, новое отношение к понятиям и людям — все это переродило и психологию и общественные взгляды инженера. Этот видавший виды пятидесятилетний человек, умеющий одинаково тонко и умно оценивать и перспективы золотой добычи в Австралии и Трансваале, и эстетическую значимость редчайших картин, сейчас, как юноша, увлечен своей работой в тайге и огромным будущим золотой Колымы.

— Сейчас начнутся взрывы, — говорит Эйдлин, взглядывая на золотые часы, премию от Дальстроя.

По косогору бегут люди, слышатся тревожные свистки. И вдруг над всем прииском как бы разражается артиллерийская канонада. Заложенный в бортах разреза, в маленьких аккуратных шурфиках аммонал взрывается, белая скатерть снегов вздрагивает сразу в десятках мест, и кверху летят столбы черной пыли. Взрывы ведутся по точному расчету: аммонала закладывается как раз столько, чтобы вверх взлетел только слой бесплодных торфов; иначе все золото, заложенное в глубине, развеется по ветру. В одном из только что взорванных участков Эйдлин рассматривает крупную, отвалившуюся после взрыва глыбу.

— Чистый торф, — говорит инженер, — вполне пригодный для отопления. Вероятно, здесь пойдет сплошной пласт… Вот что, товарищи, — обращается он к бригаде рабочих, — этот торф вы складывайте отдельно, — печи топить будем.

— Есть, Марк Абрамович! — по-военному отвечает бригадир Скворцов, заламывая набок шапку и открывая лихой кубанский замысловато зачесанный чуб.

Скворцовская бригада — стахановская, она дает двести двадцать процентов нормы, — около шести кубометров земли на человека в день. Это — рекорд зимней вскрышки торфов. Бригадир кайлит сам. Это — не просто работа сильного энергичного человека, это — почти искусство. Скворцов подкидывает кайло и, слегка ухнув, вонзает его в борт породы. От борта отваливается кусок, с треском сползающий вниз. Скворцов слегка подвигается и, нацелившись в новую определенную точку, снова ловко вонзает кайло. Незаметное движение плечом, и такой же огромный кусок мерзлой земли ложится рядом.