Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских

— Поймите меня правильно, дорогуша, я не сержусь, что вы нарушили мой покой. Вы и ваши коллеги члены de la minorit'e criminelle dans la soci'et'e.[272] Как говорят в народе, столь колоритной прослойкой которого вы являетесь, деньги наши стали ваши.

Хлыст хищно хмыкнул и свистнул в десять пальцев. Купе наполнилось бандитами разных размеров и видов. Они медленно обступили меня и с уголовной угрозой тяжело задышали. Их физиономии были галереей Ламброзо, но это меня не смутило. Я вынул пачку «Capri» и беспечно закурил, почти пуская дым то в одни, то в другие порочные черты. Грабители захлопали глазами, не зная, бить меня или любить.

Лучший способ завоевать уважение преступника — это нанести ему личное оскорбление. Что я и сделал.

— J’ai un couteau, je vais te buter![273] — воскликнул я и повел ручкой «Cross» перед носом самого большого бандита, белокрысого верзилы высшей киллерской категории. На нем была тельняшка, пулеметные ленты крест-на-breast[274] и грозди гранат на конфузе, а с ремня свисал тлеющий огнемет. На плече бандит держал громадный геттобластер, который орал песни «Любэ». Рваные ноздри и клеймо на лбу «Раб КПСС» свидетельствовали о том, что великан был ветераном советской каторги. Прочие преступники подобострастно на него посматривали, из чего я заключил, что это их главарь.

— Я совратил твою мать, — сказал я, открыл стоптанный номер «Пращура» и демонстративно зачитался, краем глаза, однако наблюдая за реакцией верзилы.

Тот открыл рот, обнажая фальшивую фарфоровую фиксу, но от изумления не смог произнести ни слова. Так он стоял передо мной, беспомощно глотая купейный воздух в присутствии своих подручных и с каждой секундой теряя репутацию киллера, которая столь много для него значила.

Подручные сначала с недоумением, потом с тревогой смотрели на своего оскорбленного, оскопленного лидера.

— И хочешь знать грустный факт? — сказал я, продолжая смотреть в журнал. — Она мне совсем не понравилась, ни в зад ни в перед. Впрочем, может быть, у тебя есть сестра? Пришли-ка ее мне в Никсонвиль, но только если она смазливее мамы.

Послышались матерные охи и вздохи. Бандит едва не грохнулся на пол в пароксизме позора, но я стремительно наклонился вперед и поддержал его мускулистой рукой.

Пахан оправился. Мы разговорились.

— Лучший диск «Любэ» — «Комбат». Это шедевр музыкального постмодернизма! «Полустаночки» и «Давай за…» мне не так понравились.

— Согласен.

Я отложил журнал в сторону.

— Грозный господин пахан! Милые шестерки! Как вы смогли убедиться, я свободно ботаю по фене. Почему? — спросите вы. А потому, что с детства интересуюсь русским народным криминалом. В семь лет я уже знал наизусть поэму Пушкина «Братья-разбойники». Дальше — больше. Подростком зачитывался «Преступлением и наказанием», студентом распевал «Из-за острова на стремя…». А с тех пор как стал профессором, ваша бранная, бравурная речь и неприличные наколки являются предметом моих культурологических исследований. И не только потому, что вас окружает увлекательная атмосфера страсти-мордасти. Я различаю в ваших землистых лицах следы человеческого недостоинства. Вы — представители самой пассионарной прослойки общества, элита подонков, двигающая вперед культуру и историю. Недаром Достоевский использовал ваши типажи в своих текстах, а Бакунин с Нечаевым хотели сделать вас штурмовиками революции. А сколько чекистов и комиссаров вышло из ваших рядов!

Уголовники улыбнулись от удовольствия.

— Я знаю, о чем болтаю! Моя книга «Бытовые кражи в русском романе» принесла мне репутацию криминалиста в законе.

Своими речами я совершенно и быстро завоевал сердца грабителей. Об этом свидетельствовали их робкие вопросы.

— Сувенирчик? Укольчик? Девочку?

Простодушные преступники не знали другого способа понравиться приблатненному профессору, как сделать ему порочные предложения.

Я погасил сигарету царственным жестом.

— Perhaps[275] попозже.

И вновь раскрыл рот.

— Шикарная шпана! Советую вам упасть в обморок: Борис Бизонов, дон Корлэоне Российской Федерации, — мой приятель и компаньон. Он вам ноги выдернет, если я ему на вас пожалуюсь. До сих пор помню его слова в клубе «Русский гном». Он произнес их после того, как мы выпили галон водки на брудершафт и страстно поцеловались, что принято в вашей-нашей стране среди альфа-мужчин. Цитирую: «Роланд, дружище! Знай, что после нашей оргии у тебя всегда будет крыша над головой».

Бандиты, к этому времени опавшие кто на пол, кто на попутчика, застонали от страха перед моей суперпротекцией.