Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских

— Слышал, что до контрреволюции вы собирали пустые бутылки, очищая от отходов алкоголизма русский лес и долины ровныя. Теперь вы бизнесмен. То, что вы, профессиональный эколог, в трудное для страны время пустились в коммерцию, говорит в пользу вашего ума и характера.

Бизонов польщенно набычился.

— Ты, блин, тово, парень свойский.

Флора схватила мясистое ухо мужа, раскрыла его настежь и что-то туда прошептала. Рогач осклабился, показывая разнообразные зубы.

— Уважаемый Роланд! Мой водитель подбросит тебя до гостиницы.

На всякий случай я стал чиниться.

— В Америке я занимаюсь спортивной ходьбой. Семьдесят километров прошагать для меня — все равно что изо рта слюною харкнуть.

— Не могу, блин, позволить тебе идти в город пешком. У нас в стране криминогенная обстановка, а в здешних местах особенно. Не ровен час какой-нибудь колхозник на куртку твою фирменную позарится — и у тебя в университете объявят внеочередную вакансию.

Я не стал далее пытать профессорского счастья. Торопливо, но торжественно откланялся, на секунду окинул взглядом розовую статую у бассейна, запечатлевая ее образ на сетчатку, и выскочил вон.

Перед дверью в мутном свете октябрьского солнца чернел «Мерседес», еще более длинный, чем вчерашний. Шофер Бизонова, представившийся мне как Крот, на лихих скоростях довез меня до бардак-отеля.

— Вот и дом неродной! — Я протянул водителю пригоршню долларов.

Крот испуганно заморгал.

— Уберите грины, — прошептал он. — Если Борис Борисыч узнает, что я с вас башли брал, он мне ноги выдернет.

Я понимающе выматерился: эти слова не были праздной метафорой.

Поднявшись в номер, усталым обломовым разлегся на кровати.

За прошедшие сутки я пережил столько волнующих приключений! Перетасовывая разнообразные воспоминания, вспомнил первые, волнующие минуты флирта с Флориндой. Я ей тогда сказал, что пишу воспоминания. А что, неплохая идея! Сколько было у меня в жизни авантюр и афер… Ни дня без случки! Кажется, и название для автобиографического опуса уже придумано. «Золотая кость» — чем не бестселлер?

Завтра же начну сочинять!

Глава шестая

Мой второй монолог в доме Пеликановых, опять перебиваемый неуместными репликами уже известного придиры

!Uwaga, amigos![106] Роланд Харингтон вновь снизошел к la famille P'elikanoff de[107] Первая Красноармейская улица. Друзья, не смущайтесь, что живете в пригородном домострое, а не в центре Москвы. Я — опытный гость столицы-голубицы и никогда здесь не заблуждался. Тщательно топал по Белобетонной, изучал ее хрущобы и горбушки, щеголял в народной среде знанием коллоквиального русского языка. Знаком я и с ужасами общественного транспорта. Вот пример. Третьего дня стою в набитом троллейбусе, обложенный со всех сторон массами москвичей, и непринужденно спрашиваю:

— Чего закупорили задний проход? Вы здесь выходите?

Массы понятливо кивают и радостно расступаются, чтобы дать мне дорогу, и никто во мне не распознает русско-американскую золотую кость.

Я даже на метро катаюсь. Le ventre de Moscou![108] Ваш мэр следует примеру своего итальянского дубля тридцатых годов: заставил подземную чугунку работать без опозданий, так что я всюду успеваю вовремя. Впрочем, сюда приехал на такси, чтобы не предстать пред вашими очками плоским от пассажирского плебса.

Дорогие друзья, je vous ai apport'e des cadeaux.[109] Не говорите мне спасибо, мои подарки не стоят благодарности. Voici[110] плитка шоколада «Кит Кат» для милой Пеликанши. Voil`a[111] ксерокопия моей последней статьи для милого Пеликана. Это — анализ фильма «Брат». Я неопровержимо доказываю, что он представляет собой контркомментарий к «Трем сестрам» Чехова. И действительно: Сестры — женщины, Брат — мужчина. Сестры мечтают поехать в Москву, Брат едет в Петербург. Сестры любят классическое искусство, Брат — «Наутилус Помпилиус». Сестры — смирные, Брат — киллер.

Я научился искусству дарить презенты у матушки-аристократушки. Она страдала традиционной русской щедростью, в результате которой папан каждый год говорил goodbye десяткам тысяч долларов. Но ей было не жаль мусорить батькиными баксами на все четыре стороны. Сколько раз она посылала корзины с прекрасной пищей голодным парижским белоэмигрантам! На своих чердаках и антресолях эти gi-devants[112] двадцатого века устраивали скромные, скорбные пиршества, плача от благодарности к щедрой патронессе с авеню Клебер.

Начинаю пьяное застолье! Водка льется, Роланд смеется. Полет хмеля!