Золотая кровь

Восковые кисти рук девушки скрючились клешнями, открытый рот застыл в немом крике. Ни следа не осталось от ее свежести и красоты, лишь блеск белокурых волос и едва уловимый, мучительный запах крови, поднимавшийся от пятен, покрывавших камни башни. Тот, кто это сделал, должен был просто выкупаться в крови, подумал Бехайм. Несмотря на предположение Агенора об участии в преступлении нескольких лиц, Бехайм считал, что убийца действовал в одиночку. Для столь необузданного насилия требовалось уединение, как при половом акте, тут просматривалось злодеяние, совершенное с крайней скрытностью. Ему ни разу не встречались убийцы, действовавшие в сговоре, которые до такой степени потеряли бы контроль над собой, – они устыдились бы сообщников.

Закрыв глаза, он напряг все способности ума, позволившего ему, среди прочего, стремительно взлететь по служебной лестнице в парижской полиции, и слился с минувшим, впитывая все намеки, мельчайшие улики и свойства атмосферы, дабы войти в шкуру убийцы, в состояние его сознания и увидеть, как он убивал, вернуться к моменту преступления на этой башне, такой, какой она была прошлым утром. На востоке, над насыпными холмами, окружавшими замок, нависла распухшая желтая луна. Она освещает непроходимую чащобу, приземистые дубы с карликовыми ветвями, наполняя овраги глубокими озерами тени. Тишина, ветер. Со скрипом открывается дверь, ведущая на площадку башни, появляется темный мужской силуэт – а может быть, не мужской? На миг Бехайму как будто открылось, что такая жажда, как у этого убийцы, могла пробудиться только в мужчине, эдакое мускулистое безумие. Но нет, мелькнуло что-то еще, какая-то утонченность движений, колебания, и его подозрения метнулись в другую сторону. Все же условно, для построения гипотезы, он решил считать убийцу мужчиной. Высоким. Высокий мужчина выводит девушку на башню. Зябко. Ее светлые волосы чуть треплет ветерок. Тонкая ночная сорочка облепила груди, живот, длинные бедра. Лицо ее неподвижно, она ступает, как лунатик. Послушная силе взгляда, который вперил в нее вампир, она не чувствует холода. Убийца поворачивает девушку лицом к себе, наклоняется к ее шее и впивается. Она роняет голову набок, из-под ее полуопущенных век видны полумесяцы белков. Проходит немало времени, прежде чем вампир отрывается от нее, с его губ падают темно-красные капли, одной рукой он поддерживает девушку. Вкус крови вскружил ему голову. Никогда еще не было в его жизни такого сводящего с ума аромата, никогда не возгорался он таким исступленным восторгом. Ему не остановиться, он припадает к ней снова, и скоро упоение перерастает в свирепую звериную жажду, пир первобытного существа. Как будто в его сознании отверзлась дыра – скважина, из которой хлынул поток диких, низких желаний. И вот он уже не пьет – он рвет нежную плоть клыками, продираясь к источнику жгучего наслаждения, истребляющего остатки его здравого смысла, пожирающего его душу, и теперь ему хочется лишь одного – вгрызаться, терзать, раздирать ее, пока не доберется до самой артерии, чтобы прижаться к ней губами и высосать ее содержимое, такое прелестное. Девушка падает, он покрывает ее собой – черный, сгорбившийся, пиявкой прилипший к ее бьющемуся в судорогах телу. Потом он вспарывает ей живот, щеку, кромсает уже без всякой цели, не разбирая частей тела, сдирая оболочки тканей, прячущие под собой красный жидкий наркотик. Потом…

Что-то не так.

Его мысли разлетаются от вспышки ужаса. Он поднимает глаза к небу. Луна горит, пылает, на миг это пламенеющее уродливое пятно как будто кажется ограненным, потом колышется волнами, как сквозь знойное марево. Небо приобрело ядовитый оттенок, все вокруг словно раскалила докрасна какая-то неземная сила. Так действует на зрение ее кровь, решает он. Это все кровь, опьянение. Или что-то еще? Может быть, не кровь, а что-то другое? Никак не вспомнить. И тут он видит, что сделал с девушкой.

Отвращение борется с гордостью: какой он сильный, беспощадный, властный! У него кружится голова. Но это не то веселое головокружение, что он испытал минуту назад, нет, теперь это мутный гадкий дурман. Все вокруг стало необыкновенно ярким. Кровь искрится, как лава, быстро струящаяся по камню, от ее капель, луж, из щелей между каменными плитами паром поднимается свет. На него накатывает волна тошноты, он, шатаясь, поднимается. Что-то не то он сделал, и все, что чувствует и видит, – все не то. Так много света, свет взрывается у него в черепе, вытекает из его глаз, из ран девушки, из разодранного мяса ее грудей, кровавый свет стрелами взмывает вверх, чтобы покрыть его виной, заразить на всю жизнь. К горлу поднимается горячая жидкость, его рвет красным, выворачивает наизнанку. В голове причудливый звон, душераздирающий скрежет ногтей по стеклу. Он пытается заткнуть уши, но какофонию эту никак не заглушить. С его подбородка капает покрасневшая желчь, сердце бешено колотится. Двигаясь наугад, в объятиях непостижимого страха, он скрывается в темноте замка…