Золотая кровь

Он стоял над этими телами в сумеречном свете и сыром воздухе и дрожал. Ему становилось все тревожнее. Даже по меркам замка Банат, где можно наткнуться на любую невидаль, эта зала поражала воображение. Тут обитала сама Тайна. Он чувствовал это. Сюда простиралась бесконечная страна смерти, единственной границей которой служило прекращение жизни, и, как во всех Тайнах, в этом царстве можно было пропасть бесследно, здесь представление о жизни после смерти из философской идеи превращалось в безрадостную реальность, а непостижимые силы, действующие в этих сферах, могли в одно мгновение извлечь из какой-нибудь складки тьмы исполинское чудище, сновидение, бесконечную вереницу жутких вещественных картин. Он оказался в поле действия таких же страшных и капризных сил, как во время его посвящения: то же чувство безысходности и потери всякой опоры, как будто он все падал и падал, уповая на то, что в его крови займется пламя, которое поможет ему проплыть сквозь потоки смерти и добраться до одного из огоньков, тускло светившихся вдали. Патриарх умудрился совместить два царства: жизни и смерти, и пребывает сразу в обоих; его дом – и лед, и пламя, полнота и небытие одновременно, и эти чистые противоположности пронизывают его уже долгие века, и он закаляется в них, отливаясь в божество.

Никогда еще Бехайму не было так страшно. Он попятился от края помоста, не отводя взгляда от кишащей массы тел, и вдруг на другом возвышении, почти прямо напротив себя, примерно в тридцати метрах, заметил нечто, от чего у него сперло дыхание: блистающий силуэт, весь сотканный из белого огня; он резко, как инородная вставка, выделялся на темно-синем фоне. Несмотря на человеческие очертания, он был безлик и напоминал скорее, как Бехайму потом пришло в голову, печать колдуна, скрепляющую какой-нибудь загадочный свиток. Пульсируя, силуэт поднял руку и указал на проем с рваными краями метрах в пятнадцати вверху, слева от себя, похожий на вход в пещеру. Должно быть, это тропа к Патриарху, решил Бехайм, и ему велят на нее ступить. Но сама мысль о том, чтобы спуститься к этим полуживым существам, бездумно ползущим неизвестно куда, была ему невыносима. Он сделал еще несколько шагов, пятясь к двери, резко развернулся, изготовившись бежать, и почти уперся в еще один бело-огненный силуэт. Или это был тот же самый? Быстро обернувшись, он не обнаружил сзади никаких следов первого. Фигура стояла на расстоянии вытянутой руки, преградив Бехайму путь. Лицо этого создания было лишено каких бы то ни было черт, но, всматриваясь в белый овал, в эту беспримесную белизну огня, он почувствовал, что по ней как будто пробегают, ослепляя тебя, тончайшие оттенки всех цветов и будто бы в ней живет какой-то безумный рассудок, пережившая какую-то страшную катастрофу душа. Вот коснется тебя своей раскаленной рукой – и нестерпимый жар охватит твою плоть, обратит тебя в буйно помешанный ком материи, заключит твою душу в огненную броню, страшной болью лишит ума, обречет на такое вот вечное повиновение немого стража.

Сперва Бехайм подумал, что это существо было когда-то человеком, как и он сам, но впало в немилость у Патриарха – и тот наказал его. Но потом он вдруг понял: у него не просто есть с ним что-то общее, оно каким-то сверхъестественным образом являет ему картину его будущего – дьявольское отродье, которым ему суждено стать, попробуй он сейчас убежать. Ему трудно было судить: простое это предчувствие или эти мысли вселил в него Патриарх. Последнее, впрочем, казалось ему более вероятным. Но, откуда бы оно ни исходило, в истинности его он не сомневался. И он нерешительно побрел к краю помоста. К его облегчению, ползущие тела успели освободить ему проход – длинный, кривой коридор, протянувшийся по полу залы. Ему стало не так страшно, правда, лишь на какую-то толику, и, ступая нетвердыми ногами, с растущим чувством безнадежности, он кое-как слез по осыпающемуся склону на пол и двинулся к входу в пещеру, указанному огненным силуэтом.