Золотая кровь

Как и апартаменты остальной верхушки Семьи, покои Фелипе Аруцци де Валеа располагались за стеной без дверей, в которую, словно кусочки хрусталя, рассыпанные в беспорядке по темной руде, были асимметрично вставлены восьмиугольные окна, выходившие на гигантский подъемный мост, простершийся между двумя башнями, увенчанными странного вида приземистыми кубическими защитными сооружениями, которые напоминали что-то вроде укрепленных домов с эркерами. Высоко вверху висел чугунный фонарь, сам размером в полдома, заставляя статуи, выстроившиеся вдоль краев моста, отбрасывать длинные тени. Каменную кладку покрывала корка накопившегося за столетия голубиного помета; по обе стороны моста взгляду открывалась наводящая жуть картина: в глубине, от которой начинала кружиться голова, лежал лабиринт лестниц, сводов, арок, причудливо украшенных каменных колонн, столь похожих друг на друга, что вся панорама казалась составленной из зеркальных отражений небольшого количества оригиналов. Для того чтобы попасть в коридоры и галереи, начинавшиеся за стеной, необходимо было пройти по мосту к разверзшейся трещине – непосвященный подумал бы, что она возникла в результате землетрясения или ошибки строителей, но в действительности она была устроена намеренно, там была спрятана винтовая лестница. Торопливо перебегая с Жизелью по мосту – как бы не заметили сверху, – Бехайм, ум которого был частью занят задачей, которую ему предстояло решить, продолжал ломать голову над тем, что произошло между ним и Александрой, размышлять о своих чувствах, ее словах, о том опасном пути, по которому она его направила.

Более насущные вопросы, которые были непосредственно связаны с данным ему поручением или могли стать более важными впоследствии, отошли на второй план, и его мысли сосредоточились в основном на фразе Александры о том, что он, в сущности, представляет собой нечто незаконченное. Не то чтобы он был с ней не согласен. Он знал: ему предстоит многому научиться и через многое пройти. Но он полагал, что его развитие повлечет за собой углубление, обогащение качеств и свойств, уже составлявших неотъемлемую часть его личности, в то время как употребленные ею слова – «метаморфозы», «буря», «ураганы» – подразумевали гораздо более мучительные трансформации. Хотя он двойственно смотрел на многое, – может быть, как раз об этой внутренней борьбе и говорила Александра? – его вполне устраивало то, кем он всегда был, и ее намек на то, что он не знает самого себя, казался ему смехотворным. В целом он вряд ли слишком изменился: все такой же спокойный и скромный; внутри него бушуют страсти, но с людьми – и мужчинами, и женщинами – он осторожен, держит их на некотором расстоянии; много читает, пожалуй, его можно даже назвать книжным червем; все делает аккуратно и тщательно; умерен в еде, никогда не напивается. Правда, со времени его посвящения этот скучноватый распорядок расцветился более яркими красками. Многие его поступки в этой новой жизни были самому ему отвратительны, хоть он и наслаждался могуществом, позволявшим ему совершать их. И действительно, время от времени его душа как будто раскалывалась на две несовместимые части, и тогда в ней уживались, с одной стороны, мягкость и сочувствие, а с другой – фантастическая расчетливость и жестокость. Но разве это не тот же разлом, что присущ и человеческой природе вообще, и, может быть, – как это происходит с подобными противоречиями у обычных людей, – враждующие половины его существа в конечном счете преодолеют противостояние и объединятся в одно целое? Исследовав глубины своего нынешнего состояния, тщательно проверив, не обманывает ли сам себя, он не нашел изъянов в таком подходе. Конечно, он изменился. Да и кто бы остался прежним, вкусив человеческой крови и увидев открывшуюся перед ним перспективу вечной жизни? И все же им во многом до сих пор руководили старые привычки и желания. Он должен научиться, твердил он себе, не придавать такого значения тому, что говорят его новые братья и сестры, или, во всяком случае, стараться увидеть, что на самом деле стоит за их речами. Возможно, Александра просто пыталась обессилить его, отвлечь от важных для него дел, опьянить – сначала словами, потом ласками. И может быть, успех даже превзошел ее ожидания, ведь ему теперь никуда не деться от страсти, которую она в нем воспламенила. Он был с ней лишь раз, но это затмило собой все, что он прежде знал о женщинах, – и не столько физическая сторона, сколько богатая палитра чувств, нежность, которую Александра пробудила в нем, – и ему вдруг стало неприятно от тех выводов, к которым он пришел, наскоро оценив себя внутренним взором.