Золотая Ладья

Вскоре перед ярлом и князем кривичей предстали двое. Один — сутулый седовласый воин хмурого вида в потертой шерстяной рубахе красно-коричневого цвета, покрытой желтыми заплатками, образующими на груди фигуры двух воронов. Сбыславу было известно, что такие заговоренные заплаты на одежде выполняют у урман роль оберегов. Штаны, мешковато топорщащиеся над засаленными обмотками икр, имели синие полосы. На кожаной перевязи его висел длинный, но бесхитростный меч с деревянной рукоятью. Другой воин был совсем юным и на удивление стройным, с глубокими голубыми глазами. Русые волосы его были собраны в раздвоенную косу на затылке, темя стянуто золотистой повязкой. Плащ с бобровой опушкой, наброшенный поверх кольчуги, крепился на правом плече большой треугольной застежкой, а в нескольких местах его покрывали бронзовые бляшки в форме лошадиных голов и похожие на полумесяц броши.

— Бови Скальд всегда помогает Дагу, — пояснил Медвежья Лапа. — Он ему как сын. Видит все мысли старого волка.

Тороп и кривичские гридни тоже с интересом следили за приготовлениями.

Бови Скальд разложил на земле синее льняное покрывало, на котором шелковыми нитями был вышит дракон, переплетенный со змеей. Вокруг них угадывались изображения деревьев с круглой кроной. Даг Угрюмый отвязал от пояса атласный мешочек, в котором что-то зашуршало.

— Бурю Мечей пророчит Гусь Крови, что точит свой клюв о Пологи Гор! — почти пропел Бови чистым и звучным голосом. — Пусть Вепри Волн бороздят Долину Тюленей, пусть грызет Древо Сечи Рыба Кольчуг. Ясени Битвы вновь идут за оком твоим, Отец Богов!

Сбыслав наморщил лоб.

— Что он болтает? — наклонился князь к Олаву.

— Это кеннинги, — негромко пояснил ярл, — язык скальдов. «Буря Мечей» — это битва, «Гусь Крови» — ворон, «Пологи Гор» — небо, «Вепри Волн» — корабли, «Долина Тюленей» — море, а «Древо Сечи» — тела врагов.

— А что значит «Рыба Кольчуг» и «Ясени Битвы»? — с невольным интересом осведомился Тороп.

— Меч и воины. В этом языке сокрыта древняя магия наших богов[52], он достался нам от мудрого аса Браги[53], но понимают его немногие.

— Я вижу, ярл, ты неплохо разбираешься в этой околесице, — тихонько подначил Олава Сбыслав.

— Я — старший среди моих Братьев, — без тени улыбки ответил Олав. — Я должен понимать каждого из них.

— Добро, — только и проворчал князь кривичей.

Бови Скальд между тем еще говорил что-то про Скалы Шлемов и Перину Дракона, но Сбыслав его не слушал. Он смотрел на лица и глаза урман, которые сейчас полыхали огнем. Даже шрамы их как будто сгладились вместе с телесным уродством, пропали все морщины. Он видел перед собой восторженных детей, опьяненных приобщением к чему-то важному и взрослому. Князь только пожал плечами. Этих северных людей ему не уразуметь. Они могут быть дикими, как лесные звери, проливающие реки крови, а потом в один миг превратиться в невинных отроков с небесными очами. Могут быть грубыми и сладкоречивыми. Могут резать глотки всем и вся в захваченных весях, а потом петь благозвучные песни и складывать вирши под гуслярную гудьбу.

Бови Скальд дошел до обращения к Норнам, испрашивая разрешения узнать их промысел. Тут Сбыславу стало немного яснее. Подобно Макоши с ее веретеном эти варяжские судьбопряхи ткали нити доли и недоли для каждого человека и его рода.

— Даг Угрюмый просит в сердце своем направить его руки и помыслы, ибо нуждается в вашем знании, — говорил Скальд. — Пусть под чашей небес откроются знаки грядущего! Огонь и вода, ветер и воздух, земля и лед пусть составят узор на дороге наших клинков!

Старый урманин, развязавший свой мешочек и державший его на вытянутой правой ладони, пока Бови говорил эти слова, теперь резко перевернул его, высыпав на расшитую ткань целый ворох маленьких деревянных дощечек. На прямоугольных липовых планках были прорезаны писалом тонкие знаки, которые Даг разложил рисунком вниз. Он принялся перемешивать их круговым движением посолонь. Губы его беззвучно шевелились, глаза были закрыты. Вся фигура человека выдавала глубокое сосредоточение, и в то же время казалась какой-то нереально отстраненной, призрачной.

Закончив вращать планки, Даг Угрюмый распластал над ними свои пясти и замер, будто окаменев. Сбыславу почудилось, что между дланями старого воя и деревянными планками заклубился легкий пар. Словно остановилось само время. Потом тело Дага сотряс едва уловимый толчок. Он взял правой рукой одну из планок и положил в углу полотна, затем взял вторую и третью. Все их урманин выложил в один ряд.

— Один благословил нас, откликнувшись на наш зов! — громко произнес Бови Скальд. — Он готов явить нам знаки судьбы.

Даг перевернул первую руну.

— Чистая Руна, — с невольным удивлением объявил Бови.

Урмане и кривичи воззрились на планку, которая была лишена какого-либо знака.

— Это руна Всеотца, — задумчиво проговорил Олав, — одновременно означающая и начало, и конец, выход за грань познаваемого и силу рока.

— Как это понимать? — поморщился Сбыслав.