Золотая Ладья

Палисад, стоящий на невысокой осыпи и усиленный вбитыми в почву подпорами-укрепами, имел всего две рубленые башни «вежи» — как раз со стороны тропы. Дозоры находились еще в трех местах тына, но они помещались на полатях — смотровых площадках, поднятых над землей опорными деревянными рамами, вкопанными в высокую внутреннюю насыпь из почвы, глины и «хрящей» — мелких каменьев.

Конечно, Рогдай знал, что крепости кривичей и словен гораздо внушительнее и надежнее. Он пару раз видел городец князя Сбыслава у Лебяжьего Тока и все удивлялся мощи широких четырехгранных башен, называемых по-словенски «кострами». Они громоздились на осыпи высотой в две косых сажени, а между ними шел такой же грозный тын — «развал», нависающий наклонно над землей с просеками-варницами для лучников. Строить такие хитроумные городни[7] меряне не умели. Да и ополчение, которое мог в случае нужды выставить Осмак для защиты Воронца, едва дотянуло бы до полусотни ратников.

Молодой охотник и плетущийся за ним свеон приблизились к вежам. «Воротники» еще издали признали Рогдая.

— Уходил один, а возвращаешься с гостем, — окликнул его Злыч, густобровый широкий увалень, которому уже перевалило за три десятка лет. — Что за дела, Рогдай?

— Да вот, подобрал бедолагу по дороге, — улыбнулся охотник. — Без меня бы окочурился. Хочу свести его к вождю.

— Что-то не похож он на бедолагу, — «воротники» Злыч и Пренег разглядывали Энунда с подозрением. — Ты бы поостерегся таких знакомцев сюда водить. Вон у него какой меч на боку. Да и сам в железо одет.

— Пускай вождь и старейшины решают, — Рогдай махнул рукой, вступая в незапертые ворота. — Им видней. Но уж если чужие возле починка объявились — как мимо пройдешь?

— Твоя правда, — неожиданно согласился Злыч. — Осмак должен его увидеть.

В починке стояло без малого три десятка домов, серпом размещавшиеся вокруг пустыря, бывшего местом и родовых сборов, и праздничных обрядов. Все — бревенчатые, с дощатыми крышами. Изнутри сплошным опольем шли дровяники и амбары, родовой скотный загон, кузня и прядильня, а также огороды за плетнями, на которых садили репу, морковь, горох и лен.

Рогдай прямиком направился в избу вождя, увлекая за собой Энунда. Дом Осмака был чуть больше других, с широкими дольниками кровли. Перед ним темнел сизый камень, похожий на лежащую на боку корову. Поклонившись жилищу, молодой охотник переступил порог, оказавшись в сенях, называемых в роду «всходом».

Оконца в домах селения были малыми, закрываемыми на ночь ставнями. В полумраке тонула широкая четырехстенная клеть, в которой угадывались контуры высоких поставцов, печи и стольца.

— Здрав будь, вождь! — возвысил голос Рогдай, но вдруг осекся. Осмак был не один. По птичьей фигуре на плече человека, сидевшего у печи на скамье, охотник узнал жреца Турилу. Несколько лет назад старый волхователь подобрал в дубраве ястреба, раненого стрелой кривича, и выходил его. С той поры представить Турилу без птицы на плече было невозможно — они накрепко привязались друг к другу.

— Не видишь? — строго отозвался Осмак, зыркнув из темноты ярко белыми глазами. — О делах толкуем. Позже приходи.

— Обожди, — возразил жрец. — Рогдай нам гостя привел.

Вождь чуть привстал с лавки, разглядывая замершего рядом с охотником Энунда.

— Кто это? — спросил с непониманием. В голосе его проглянуло напряжение.

— Человек с севера, — промолвил Турила раньше, чем успел ответить Рогдай. — Заморский воин.

— Верно, — подтвердил молодой охотник. — Утоп бы в болоте, если бы я не вытянул. Говорит, что искал рудные залежи, а про нас ничего не знает.

Свеон твердо стоял перед вождем и жрецом, глаза которых так и сверлили его.

— Правда ли, — Турила прищурился, — что вы совсем не боитесь смерти?

— Он не понимает тебя, жрец, — сказал Рогдай. — С ним нужно говорить по-словенски.

Когда охотник объяснил Энунду вопрос Турилы, тот равнодушно пожал плечами.

— Достойная смерть — стезя избранных, звезда, ведущая воина. Мы сражаемся и умираем на земле, чтобы заслужить право вступить в дружину Отца Богов на небе.

— Говорят, ваши огромные струги, на которых вы бороздите моря и реки, наделены душой, и вы поклоняетесь им, как кумирам, — продолжал жрец.

Энунд задумался, прежде чем ответить.

— Суда, которые мы называем драконами — часть нас. Они и правда живые, часть наших душ и сердец. Так же, как добрый меч и топор. Но славим мы лишь наших богов, которые направляют наш земной путь.

— Так это ваши боги привели вас в наш край? — сурово спросил Осмак.

— Все свершается по их воле, — молвил свеон. — В Гардарику[8] ходили еще наши отцы.

Осмак запыхтел.

— Наслышан я о подвигах ваших отцов… — пробурчал он. — И о той крови, которой они залили Ильменские земли.

— Вождь, — решил вмешаться Рогдай. — Урмане теперь служат Сбыславу.

— Тем хуже, — Осмак помрачнел еще больше.

Воцарилось молчание.

— Как мне следует поступить? — вождь повернулся к Туриле.

— Пускай урманин пока останется в починке, — подсказал жрец. — Там будет видно. Если окажется, что он не лазутчик и его вожди ничего не замышляют против нас — мы его отпустим.