Золотая ладья нибелунгов

Купец вдруг поймал себя на том, что его пальцы, сжавшие бороду Водяного, вот-вот готовы разжаться. И «Морской царь» явно это заметил — понемногу, прядку за прядкой он стал вытаскивать свои космы из руки Садко, хотя и не смел коснуться самой руки, в которой был кипарисовый крест.

— Ты что это задёргался? — урезонил купец Водяного. — Нам ещё назад плыть. Давно ль эта... это всё здесь спрятано?

— Давно, — подтвердил рыбоглазый. — Не одно столетие злато да камни самоцветные тут хранятся. Никто не смог их взять.

— Я смогу! — выдохнул Садко и услыхал вдруг, что его голос охрип. — Я заберу это всё отсюда. Раз уж приплыл сюда и тебя, нечисть водяная, укротил и угроз твоих не испугался, это по праву моё будет.

— И ты согласен за это год в моём царстве прожить да меня пением своим услаждать? — осторожно спросил Водяной.

— Год — много! — Купец, поняв, что сила сейчас на его стороне, решил теперь ставить свои условия. — На год у меня и песен-то не наберётся. Но месяц, так и быть, мы все у тебя поживём. Если, конечно, станешь нас хорошо кормить да поить. Словом, будешь добрым хозяином, и мы добрыми гостями будем.

«Месяц как раз только-только, чтоб хоть четвертину всего этого добра в нашу ладью перегрузить, — лихорадочно думал при этом Садко. — Вряд ли саму ладью, покуда она полна, можно на привязи отсюда вытащить. Увезём, сколь сможем, за глаза хватит, чтоб у новгородских толстосумов спор выиграть. А потом можно будет и пять новых ладей купить, за остальными сокровищами приехать да и саму злату ладейку вытащить. А не вытащим, так на части топорами разрубим и по кускам увезём».

— Ну, месяц так месяц! — покладисто согласился Водяной. — Тогда и людишкам твоим прикажи, чтоб не бузили да в царстве моём непорядков не учиняли. Они ж у тебя большей частью тоже с крестами ходят, вот и будут ими моих подданных стращать...

— Если прикажу, так и не будут, — усмехнулся Садко.

Он испытывал некое злорадное удовлетворение от сознания, что так легко обуздал злобного и коварного недруга. О том, что самому ему это не удалось бы, что лишь подсказка загадочного странника научила его, как справиться с «Морским царём», купец в этот момент почему-то забыл. Вернее, помнил, конечно, но более не придавал этому такого значения: раз получилось, значит, получилось. Как во время торга: удачная сделка совершена, а каким образом, разве это теперь так уж важно? Возможно, в глубине души он сознавал, что в его беспечной радости повинны червонное сияние колдовской ладьи, вид сокровищ, наполнивших её выше бортов, и сознание, что если он, Садок Елизарович, теперь и не самый богатый человек на свете (уж кесарь-то царьградский, надо думать, не беднее!), то один из самых богатых. Кто теперь ему супротивник? Кто на зловредном новоградском торжище станет биться с ним об заклад? Никто? То-то!

И вновь он убедился, что Водяной умеет читать мысли. Только слишком поздно понял, что его мысли прочитаны и что враг этим воспользуется...

— Приказ-то приказом, Садко... Да лучше б ты убедил свою дружину, что оставаться им здесь — прямая выгода. Взял бы горстку злата да самоцветов и привёз к ним. Как покажешь, чего ради будешь мне месяц песни петь, так они и сами никуда уезжать не захотят.

Странно, но при этих словах Водяного Садко отчего-то не вспомнил рассказа Бермяты о том, как его разбойники стали рубиться и порешили друг друга ради проклятых сокровищ.

Или не подумалось купцу, что не только в разбойные души может проникнуть эта злобная страсть, не только лиходеи от вида золота лишаются ума?

Да что там! Он и сам уже ничего не видел, кроме этих сверкающих груд. И хотя умом понимал: сейчас надо убраться отсюда поскорее и со всеми вместе взяться за перевозку сокровищ, но хотелось ему лишь одного — прикоснуться к золоту, набрать его полные пригоршни, даже снять рубаху и завернуть в неё сколько поместится!

— Пожалуй, что верно, — с трудом переведя дыхание, проговорил купец. — А ну подплывём поближе.

До сих пор неподвижные косатки дёрнулись и послушно приблизились вплотную к золотой ладье. Теперь было ясно видно: да, её борта и точно кованы из металла, не покрашены под золото... Только вот снизу уже не стало видно, что там внутри, борт был высок.

— А ну, погоди-ка меня, супостат мокрый!

Садко и сам потом не мог вспомнить, как вдруг позабыл, что нельзя разжимать левую руку, в которой он сжимал бороду Водяного. Но как бы ещё ему удалось подтянуться, ухватившись за борт ладьи, и запустить внутрь её правую руку?

Монеты и каменья скользили и перекатывались под его пальцами, но почему-то он всё никак не мог отделить от них горсть и выудить из ладьи. И чем больше он возился с тяжёлыми холодными кружочками и не менее холодными камнями, тем сильнее ему хотелось набрать их, набрать побольше.

Рывок! Скользкое тело косатки вдруг вывернулось из-под седока, и он лишь каким-то чудом успел ухватиться за борт ладьи другой рукой. Обернувшись, увидал, как оба «коня» прянули прочь и остановились лишь возле самого выхода из грота.