Золотая Ладья

— Да! — с неожиданной горячностью произнес монах. — Это те, кто изгнал ваших предков с исконных мест обитания, заставив искать укрытия в этих лесах. Те, кто установил свои порядки и не желает подчиняться моему повелителю. Против них, источника всякого зла в этом мире, направлены мои слова, ибо они и ваши, и мои враги. Я говорю о варнах, возглавляемых их коаном. Ты сможешь вернуться туда, где некогда в благоденствии жил ваш народ. Единственное, что для этого нужно — признать Высшего Судью, Того, кто не допустит несправедливости, кто сам будет судить и князя, и простолюдина после смерти…

— Я так и думал! — не удержался князь. — Я знал, что ты ведешь к этому! Ко мне уже приходил один греческий проповедник-черноризец. Не думаю, что ты сумеешь убедительнее растолковать преимущества своей веры, нежели он!

Монах презрительно усмехнулся.

— О чем могут говорить греки? Они лукавы, и из-за своего лукавства утратили почти все свои владения, когда-то бывшие необозримыми. Тот же, о ком говорю я, сам справедлив — и готов нести закон и порядок любому, кто верит в то же, что и он.

Монах замолчал. Званимир удивленно поднял брови, пытаясь понять, о ком он говорит.

— Посуди сам, — продолжал монах, — ты со своим племенем противостоишь всему миру, а вокруг тебя смыкается кольцо врагов. Разве сможете вы удержать свою землю? Придется уходить дальше в леса, на север, в глухомань, а в краю твоем воцарятся те, кто всегда приходил на вас с разбоем и смертью. Зачем тебе это? Зачем ты обрекаешь на гибель и свой народ, и своих богов — ведь вы все равно не сохраните свои обычаи, и там, в дремучих лесах, забудете и своих богов, и свой язык! Вы рассетесь по бескрайней глуши, растворитесь в лесных племенах, и кто в будущем вспомнит о доблестных радимичах?

— Ты предлагаешь мне отказаться от своих богов уже сейчас? — усмехнулся князь. — Все в этом мире подвержено гибели и тлению — но следует ли отсюда, что надо отказываться от жизни с рождения? Мы уйдем — и сохранится хоть кто-то, кто будет помнить наш язык и наших богов. Мы подчинимся и примем твое предложение — и забудем самих себя.

— Не решай за всех, — пошел на попятный монах. — Спроси своих людей — а чего хотят они?

— Я думаю, они хотят спокойной жизни. Растить детей, жать хлеб, строить дома. Но когда появляются те, кто желает лишить их этого — в дело приходиться вступать князьям. Я уже понял, от чьего лица ты говоришь, проповедник. Когда-то, в далекой юности, я видел войска вашего правителя. Тогда он вел войну далеко на Западе, у самого моря, сражаясь с саксами. Не думаю, чтобы он мог нам помочь против наших недругов.

— Ты видел лишь военную мощь империи Карла[93], - произнес монах с усмешкой. — Но что ты скажешь об огромных владениях, по которым любой подданный его может ехать из края в край, не боясь, что его примут за чужака и выгонят или ограбят? Где любой подданный может рассчитывать на справедливый суд, и где своим считают любого, почитающего Христа? Ты не видел огромные каменные храмы, возносящиеся к небесам; крепкие замки, охраняющие порядок и спокойствие земель; ты не слышал небесного пения и не видел райских картин, что рисует солнце на стенах соборов. Если бы ты узрел все это, ты осознал бы всю дикость нынешней твоей жизни и всю тщету попыток удержать ее перед лицом такого величия…

В дверях появился молодой дружинник, несший дозор у воротной стрельницы.

— Прибыли гаутландские купцы, — сообщил он. — Хотят тебя видеть, княже.

— Гаутландские? — удивился Званимир, вставая с сиденья и накидывая на плечи свой тяжелый черемной плащ. — Обожди, монах, мы продолжим разговор чуть позже.

Осиная Пустошь выходила к берегу реки глухим тыном, ворота срединного «костра» — стрельницы смотрели на восток, откуда к берегу спускалась утоптанная тропа. Сейчас там торчали три крутобокие ладьи, с которых выгружались тюки с товарами и сходили на берег новые и новые люди. Среди них было немало ратников в коротких кольчугах и колонтарях — кожаных куртках с железными бляхами.

Званимир встал в воротах, изучая широкие плечи и густые, свитые на конце бороды нежданных пришельцев.

— Чудны они для купцов, — князь невольно нахмурился, — А ну, други, затворите-ка пока ворота. Пусть пришлют человека для переговоров.

Когда тяжелые створки ворот башни начали сдвигаться на глазах приближающихся быстрым шагом Братьев, у многих из них мелькнула мысль броситься между ними очертя голову. Однако Медвежья Лапа не отдал такого приказа и хирдманны только услышали, как за закрытыми дубовыми створками загудел вдеваемый в петли засов.

— Кандих! — вспомнил Олав о новом члене команды. — Тебе доводилось ходить с купцами. Пойдешь со мной, переговорим с князем. Торольв, Хумли Скала, собирайтесь!

— К чему такие сложности, ярл? — нахмурился Огненный Бык. — Высадим эти ворота, подожжем стену — сами выбегут!

— Я не знаю, где он спрятал добычу, — возразил Олав. — Так что князь мне сейчас нужен живым. Для начала придется потолковать с ним по душам.

Отряд из четырех человек остановился под самой стрельницей.