Золотая лихорадка

Юрий не без трепета прикоснулся к инструменту величайшего из мастеров. В детстве он закончил по настоянию матери музыкальную школу, как раз по классу скрипки, и помнил, с каким придыханием произносили там это имя: Антонио Страдивари. Тысячи музыкантов отдали бы душу дьяволу только за то, чтобы провести смычком по струнам инструмента, который Филатов держал сейчас в руках. На обычном месте четко прорисовывалось клеймо мастера из Кремоны. Скрипка и на вид была очень стара, но на ней были натянуты современные струна, и Филатов, не удержавшись, проверил пальцем строй инструмента, подкрутил колки. Звук был глубок и ярок, как человеческое сопрано. Логвиненко достал откуда-то смычок и похлопал им по ладони левой руки:

– Жаль, не играю...

Филатов рассматривал скрипку на свет, словно хотел запомнить малейшую царапинку, на деках, малейший блик на легка потускневшем лаке, секрет которого так и не был до: их пор раскрыт. И вдруг наморщил лоб: на нижней деке, напротив того места, где музыканты придерживают скрипку подбородком, промелькнуло, подобно видению, какое-то геометрически правильное пятнышко. С минуту Юрий рассматривал его под разными углами и вдруг замер:

– У вас есть лупа?

– Конечно! – Кайзер подал старинную лупу в серебряной оправе. – Что ты там увидел?

Филатов вновь нашел нужный угол освещения и усмехнулся: на инструменте стояло клеймо другого великого мастера, простого российского крепостного: «Иван Батов».

Юрий молча протянул инструмент и лупу Боссу. Тот повертел скрипку, застыл, потом медленно, как музыкант после окончания игры, опустил ее к ноге. Помолчав, выдавил:

– Это ж надо, как накололи...

– Батов, – сказал десантник, – подделывал клейма итальянцев только для того, чтобы на его инструменты обратили внимание. Ну кому нужна скрипка производства какого-то мужика? Но его скрипки были не хуже. Дайте! – он взял скрипку из рук ошеломленного Логвиненко, поднял смычок, взял несколько нот («Надо же, не забыл за столько лет!»), и под сводами подземного зала сперва несмело, с ошибками, но потом все более чисто зазвучал «Полонез» Огинского.

Глава 10

В окне больничной палаты виднелся парк, по которому гуляли люди в пижамах и спортивных костюмах. Все было тихо и мирно, сюда не доносился шум машин на улицах Северной столицы, и даже солнце светило как-то не по-городскому. Казалось, что сейчас где-то рядом заорет петух.

Вместо этого скрипнула дверь, и в палату вошел высокий, довольно молодой мужчина в белом халате.

– Доброе утро, Евгений Гаврилович, – поздоровался он. – Как спали?

– Хорошо, – ответил пациент и замолк – говорить мешали бинты, которые белоснежным рыцарским шлемом покрывали всю его голову от шеи до макушки. Открытыми оставались только глаза и узкая щель рта.

– Ну-с, дня через два мы сможем снять ваш «головной убор». Заживление идет прекрасно: видно, иммунная система у вас крепкая. А через пару недель вы и забудете, что у нас были.

– Спасибо, доктор...

– Не за что. Отдыхайте, пожалуйста. Если что понадобится, скажите медсестре. Генерал Логвиненко интересовался вашим самочувствием...

Посетитель удалился, и Филатов, он же Дмитриев, – именно так звал его тот небольшой круг лиц, с которым он последние недели общался, – продолжал смотреть в окно третьего этажа на гуляющих, похожих друг на друга забинтованными головами и заклеенными пластырем лицами.

«Логвиненко, значит... Запомним, – подумал он. – А доктор болтлив, однако. Или его не предупредили? Что-то не верится...»

... Из бункера Логвиненко вылез чернее тучи. Такого прокола в определении истинной природы и ценности своих раритетов Кайзер никогда не допускал. Юрий попытался успокоить его, заметив, что различить скрипки Страдивари и Батова может далеко не каждый специалист. Да и такие подделки» тоже очень редки. На это Логвиненко резонно буркнул, что он хотел иметь именно Страдивари, а не «подделку», как он выразился. «Понимаешь, меня не цена волновала, а то, что это – великая вещь великого мастера! Или ты меня совсем за дурня неумытого держишь?» Филатову стало жаль его...

Они поднялись наверх, и хозяин, подняв трубку внутреннего телефона, что-то вполголоса скомандовал. Через минуту в кабинет явился молодой мужчина в безукоризненном костюме, в руках он держал поднос, на котором возвышался хрустальный штоф с чем-то темным, две рюмки и блюдце с лимоном. Логвиненко налил в обе и, не приглашая гостя, выпил залпом. Сразу же налил еще и повторил то же движение. Взял рюмку и Филатов. Выпил... Когда отдышался, спросил:

– Валерий Филиппович, могу поинтересоваться, что это?

– Что? – резко повернулся тот. – А, это... Мой фирменный коктейль. Экспериментирую потихоньку. Тут немного хереса, бальзамы – рижский и белорусский, кофейный ликер и семьдесят процентов чистейшего спирта. Редко кому предлагаю – валит с третьей-четвертой рюмки... Хотя один пидор у меня все же попробует! С добавкой цианида калия...

– Да не расстраивайтесь, Валерий Филиппович, – продолжал утешать Филатов.

– Ладно... Играешь ты хреново... а как стреляешь? – внезапно сверкнул на него глазами Логвиненко.