Золотая лихорадка

Из ворот большого дома вышла Авдотья Бормотова. Рядом с ней шел высокий паренек. Молодые люди приостановились:

– Не вы ли хозяйка этого дома?

– Я хозяйка. Здравствуйте!

– Какой милый малыш!

– Хозяйка, можно ли у вас переночевать?

– Я не пускаю! – ответила Дуня. – У меня у самой полна изба.

– Такая большая изба, а нам негде переночевать. Хозяйка, мы заплатим хорошо… Нам некуда деваться.

– Сказано вам, что нет! – погрубей ответил Сенька, взял мать за рукав, и они пошли вместе к светящемуся за сугробами огоньку в чьем-то большом доме.

– Вот положение! Да что это за люди!

– Наверное, кержаки! Боятся, что опоганим их посуду.

– Верно советовали нам, в Уральское не заезжать.

Молодые люди пошли обратно. Толпа ямщиков стояла около старого бердышовского зимовья, разговаривая с Савоськой.

– Может быть, здесь можно? – с немецким акцентом спросил проезжающий в тулупе и валенках.

– Нельзя, – ответил Савоська. – Идите к старосте.

– А где он?

– Вот в соседнем доме.

Толпа подошла к дому старосты. Вышел Николай Пак с кокардой на шапке.

– Что вам?

– Ты староста? – подступил к нему человек в бобровой шапке.

– Да, мы староста. А ты кто?

– Мы – проезжающие.

– Ступайте в избу для проезжающих.

– Там полно без нас.

У Пака высокая грудь колесом. Он в незастегнутом полушубке и в рубахе. Его широкие челюсти стиснуты, словно он ухватил зубами кусок мяса и держит его. Он спросил сквозь зубы:

– А у Авдотьи Бормотовой были?

– Были. Она гонит.

– Да, верно! Она гонит, – процедил Пак и, кажется, усмехнулся. Он надвинул на лоб шапку с кокардой и стал тереть ладонью стриженый затылок, словно старался его нагреть. – А у Кузнецовых были?

– Были. У них дедушка помирает…

– Да, верно. Дедушка заболел!

– А у тебя?

– У меня ребятишки.

– Сколько же? Не полна же изба?

– Полна.

– Ну, куда же нам? Устрой куда-нибудь. Мы согласны куда угодно.

– Ищите сами! – ответил Пак. – У меня нет.

Он куда-то пошел. Толпа, которой некуда было деваться, побрела за ним. Некоторые возмущались. Пак шел на ветер не застегнувшись, как пьяный рыбак в море.

Снег волнами бушевал вокруг него. Людям казалось, что метель разбивается о его высокую грудь и что идти за ним теплей.

Пак заглянул в зимовье Савоськи и спросил о чем-то на неизвестном языке.

– Мы его угостим! – сказал кто-то из толпы. – Как следует. Заплатим.

– Не надо ваше угощение! Я сам вас угощу! – сказал Савоська.

– Что же ты сразу не согласился, погнал нас по всей деревне, нам лучше и не надо, – сказал офицер.

– Я думал, может, где лучше найдется место, – ответил Савоська.

– Идите сюда! – крикнул военный в шинели своему отставшему товарищу. – Когда негде ночевать, то не до гигиены! И не до соблюдения правил вежливости! Пойдем, что же делать!

– Че тебе, спать негде? – спросил подошедшего Савоська.

– Да-а…

– Вот старое зимовье, никто не живет. Печку затопили, будет тепло.

– Отлично! Чего же лучше!

– Иди! – хлопнул Савоська по плечу барина в бобровой шапке. Савоська был нарочито груб и с удовольствием наблюдал, как эти сытые господа и барчата морщатся от неудовольствия, но все сносят.

Ямщики засмеялись и все вместе повалили в зимовье. Савоська зажег лампу.

Для проезжающих отвели места на нарах, а ямщики укладывали свою теплую одежду на полу. В зимовье было чисто, под потолком висели связки сушеных чебаков, несколько пластин юколы отличной, какие-то шкурки и пахло травой.

– Да тут отлично!

– Гут! – сказал немец.

На столе появилась водка, соленые огурцы и хлеб. Стали пить. С дороги всем было в охотку такое угощение. Савоська достал из-под потолка огромную пластину юколы и живо нарезал.

– Всегда тут у меня останавливаются! – сказал он, кивая на ямщиков.

– Неужели у вас нет приятелей в деревне? – обращаясь к ним же, спросил, снимая свою бобровую шапку, высокий петербуржец. – Ведь вы же все здешние?

– Как нет приятелей. Есть!

– Странная деревня. А что же вы сразу сюда не позвали?

На это никто из ямщиков не стал отвечать. Они рассуждали, как сам хозяин: приведи вас сюда сразу, вы бы нос отворотили. Мол, ни ужина горячего, ни горячей воды. А вот теперь походили по деревне и довольны. А то кричали бы: смеетесь над нами, подлецы!

– Ты что же, старик, здесь живешь? – спросил благовещенский торгаш.

– На этом зимовье? – нарочито ломая язык, переспросил Савоська.

– Да.

– Нет, у меня маленький дом есть. Я там живу.

Попивали водку. В зимовье стало жарко. Все разделись и стали укладываться. Кто-то из ямщиков уже сладко храпел. Савоська подвыпил и сказал благовещенцу, крепко взяв его за пуговицу:

– Знаешь, почему тут не пускают ночевать? Нет?

Все насторожились.

– Знаем! – сонно сказал кто-то из ямщиков. – Они не любят, когда им старое поминают.

– Ах, вот что? – воскликнул улегшийся было петербуржец. – Так это та самая деревня, где была республика?