— Не знаю таких исторических фактов, — покрутил седой головой Петрович. — На купания в ваннах знать японская сюда приплывала, вроде даже в годы войны сам император Хирохито, это известно. Кстати, именно ранней осенью, когда море более или менее спокойно. Лечились тут, отдыхали. Вроде курорта у них тут было. И то, думаю, с Хоккайдо, не дальше. Из Токио далековато ехать.
— Нет, тут бывал принц Хироясу, — внезапно подал голос Берг. — Мне рассказывали в Японии, что он тут лечил своего сына, который тяжело болел. И мальчик поправился. — Берг вдруг охрип, словно у него была ангина.
— Ты что, Андреас, не простудился? — повернулась к нему Маша.
Он сидел, напряженно подавшись вперед, неотрывно глядел в костер.
— Что? — вздрогнул Берг. — Нет-нет, Мария. Немного устал, это ничего.
— Про принца Хироясу не читал, не знаю, — снял котелок с костра Петрович. — А ванны действительно целебные, это точно. Сам спину лечу там, когда радикулит скрутит. Это и есть самый настоящий клад. Только добираться далеко и неудобно — а то бы можно такой курорт отгрохать! Садитесь ближе, будем ужинать.
В ночном густо-синем небе переливались крупные махровые звезды, похожие на осенние астры. Одна заглядывала в дырочку палатки прямо над Машей, подмигивала по-свойски. Под своим индивидуальным навесиком из серебристой пленки у куста кедрача давно затих Петрович — по-солдатски лег на бок и тут же заснул. А Берг все ворочался, вздыхал. Маша улыбалась в темноту, вспоминала школьный роман, который начался в девятом классе вот так же, в походе.
Миша был полукровкой, темные кудри и крупные сливовые глаза получил от матери-армянки. Тогда ей казалось, что он самый красивый мальчик во всей школе, нет, во всем мире. Миша так же лежал в спальнике рядом, боялся пошевелиться. А у нее сердце колотилось так, что, казалось, слышно на всю палатку. Потом он осторожно дотянулся к ней и ко ротко поцеловал сухими губами в щеку. Маша дернулась, их губы встретились, дыхание остановилось…
— Мария! — шепотом позвал Берг.
— Я сплю, спокойной ночи, — раздельно вполголоса произнесла Маша сквозь улыбку.
— Да-да, прошу прощения, спокойной ночи, — сник Берг.
— Ну что тебе, бессонный ты мой! — Маша повернулась в его сторону. — Говори!
— Мария, я хотел напоминать, что жду твоего ответа.
— Прямо сейчас? Может, все-таки потерпим до утра? — едва не захихикала Маша. Ей казалось, она и в темноте видит выражение лица Берга — детскую смесь упрямства и стеснительности.
— Да-да, конечно, до утра! — обрадовался Берг, поняв ее по-своему. — Конечно, потерпим до утра! Спокойной ночи! — Но долго еще ворочался и вздыхал, мешая Маше уснуть.
Утром она проснулась в палатке одна. Откинула полог, выглянула наружу. Все было залито густым молочным туманом, не видно было даже кострища. Она выбралась из спальника, надела брюки и куртку, постояла у палатки. Туман колыхался плотными слоями, сквозь него не доносилось ни звука. Маша покричала: «Петро-вич! Андре-ас!», но голос тонул, словно в вате. Никто не отозвался.
Холодный туман заползал за воротник куртки, в рукава. Стало страшно. Вдруг снизу, из распадка, донесся какой-то треск, и к палатке вышел Петрович, волоча за собой огромную валежину.
— О, проснулась, сейчас костер разведу, чаю вскипятим! — бодро проговорил он. — Андрюха встал?
— Это я у вас хотела спросить, — испугалась Маша. — В палатке его нет.
— Как нет? Я уходил с полчаса назад, вы оба спали как сурки, — встревожился Петрович.
— Это я как сурок, а его нет, и спальник скатан, — пригорюнилась Маша. — Куда он делся?
— Да ладно, куда ему деться? — уверенно проговорил Петрович, разжигая припасенную с вечера бересту и раздувая хилый огонек под хворостом. — Отошел по нужде…
— И заблудился в тумане! — не выдержала Маша. — Он же городской, да еще немец, в тайге не ориентируется — где у них там тайга? Господи, а если заблудился? Что мы делать будем?
— Да погоди паниковать. — Петрович повесил на перекладину котелок с водой, крепко потер руки. — Туман поднимется минут через двадцать, сообразит, поди, где верх, а где низ.
Маша села на пенек, сжала ладони в коленях. Потом решила все же спуститься к ручью умыться. Вернулась, но Андреаса по-прежнему не было.
Туман действительно стал редеть, превращаясь в полупрозрачную кисею, и наконец сквозь него пробилось солнце. В лесу сразу запели птицы, роса заискрилась на каждой травке. И тут снизу из распадка послышалось бодрое пение на немецком — какой-то оперный хит.
— Вон он, твой Андреас, куда он денется, — ухмыльнулся Петрович, снимая кипящий котелок и засыпая в него щедрую жменю чаю.
— Ты что, с ума сошел, ты где пропадал! — с отчаянием закричала Маша, сбегая по тропинке. — Разве так можно? Это же тайга! Мало тебе фумаролы?
По пояс голый Берг, с накинутым на плечи полотенцем, с мокрыми, прилизанными волосами и с парой здоровенных палок в здоровенных руках, поднимался ей навстречу, в недоумении остановился.
— Мария, я плавал, там есть, как это? Заводь, да? — Он растерянно пожал толстыми плечами. — Я думал, ты еще спишь, есть время…