Золотая ночь

Причина, как и Сосунки, представляла собой глухую лесную деревушку дворов в тридцать; она стояла совсем в лесу, и трудно было сказать, что заставило ее обитателей выбрать такую страшную глушь. Постройки были старые и разбрелись по берегу речонки Причинки без всякого порядка, точно эти избы были разметаны ветром. Как и в Сосунках, народ здесь тоже жил "от бревна", промышляя охотой, рыбой и золотом. Около изб кое-где стояли городские экипажи и простые телеги - это все были наши конкуренты. Гаврила Иваныч сразу насчитал больше десятка партий.

- Вот и извольте тут... - в отчаянии проговорил Флегонт Флегонтыч. - Уж чуяло мое сердце...

Мы остановились у крайней, очень плохой избушки, в которой жил Спирька Косой. Наш приезд взбудоражил всю деревню - поднялись собаки, в окнах мелькнули наблюдавшие за нами физиономии, за ворота выскочили посмотреть на приехавших какие-то молодые люди в охотничьих сапогах и кожаных куртках. Какая-то толстая голова кланялась из окна Флегонту Флегонтовичу и старалась что-то выкрикнуть, приставив руку ко рту трубкой.

- А, чтобы тебя черт взял... - ругался неприятно пораженный Собакин. Это Кривополов... вот тебе и заплутался!

Нас встретил доверенный Флегонта Флегонтовича - Пластунов, совсем еще молодой человек с рыжеватыми усиками; характерное и сердитое лицо, умные холодные глаза и свободная манера держать себя производили на первый раз довольно выгодное впечатление; очевидно, молодой человек пойдет далеко и, вероятно, недаром пользовался таким доверием Флегонта Флегонтовича. Около избы, на завалинке, сидело человек пять рабочих - это была вторая партия. Из избы доносились какие-то хриплые крики и крупная ругань.

- Ну что? - спрашивал Собакин своего доверенного.

- Пока ничего особенного... - уклончиво ответил Пластунов. - Третьи сутки вытрезвляем Спирьку. Пьянствовал целых две недели...

- Где же он деньги брал? Ведь я ему обещал после заявки четвертную... странно.

- Должно быть, обманул кого-нибудь из золотопромышленников, - объяснял Пластунов. - Теперь у них это везде идет: одно и то же место в трои руки продают. Заберут задатки и пьянствуют...

Это известие сильно встревожило Собакина, потому что под пьяную руку Спирька мог сплавить заветное местечко кому-нибудь другому... Во всяком случае, получалась самая скверная штука.

- Да вот сами посмотрите на него, в каком он виде, - предложил Пластунов, показывая глазами на избу.

Двора у Спирькиной избы не было, а отдельно стоял завалившийся сеновал. Даже сеней и крыльца не полагалось, а просто с улицы бревно с зарубинами было приставлено ко входной двери - и вся недолга. Изба было высокая, как все старинные постройки, с подклетью, где у Спирьки металась на цепи голодная собака. Мы по бревну кое-как поднялись в избу, которая даже не имела трубы, а дым из печи шел прямо в широкую дыру в потолке. Стены и потолок были покрыты настоящим ковром из сажи.

- Уж я предоставлю... верно!.. - орал кто-то, лежа на лавке. Предоставлю... на, пользуйся. А кто руководствовал? Спирька Косой... вер-рно...

- Перестань ты грезить-то, - попробовал усовестить Гаврила Иванович. Ишь, до чего допировался!

- Родимый, Гаврила Иваныч, руководствуй, а я предоставлю... верно! орал Спирька, с трудом поднимая с лавки свою взлохмаченную черную голову.

- Хорош, нечего сказать... - брезгливо заметил Собакин, разглядывая своего верного человека.

Приземистая широкая фигура Спирьки, поставленная на кривые ноги, придавала ему вид настоящего медведя. Взлохмаченная кудрявая голова, загорелое, почти бронзовое лицо, широкий сплюснутый нос, узкие, как щели, глаза, какая-то шерстистая черная бородка - все в Спирьке обличало лесного человека, который по месяцам мог пропадать по лесным трущобам.

- Сконфузил ты нас, Спирька, - заговорил Гаврила Иванович, придерживая валившегося на один бок Спирьку. - Вот и Флегонт Флегонтыч очень даже сумлевается.

- Флегон Флегоныч... родимый мой... ах, господи милостливый... я? Предоставлю, все предоставлю...

- А на какие ты деньги пировал? - допрашивал Собакин. - Ведь я все знаю... Ну, сказывай: обещал еще кому-нибудь местечко-то?

Спирька долго смотрел куда-то в угол и скреб у себя в затылке, напрасно стараясь что-нибудь припомнить; две последние недели в его воспаленном мозгу слились в какой-то один безобразный сплошной сон, от которого он не мог проснуться. Он несколько раз вопросительно взглянул на нас, а потом неожиданно бросился в ноги Собакину.

- Флегон Флегоныч... ради Христа, прости ты меня... омманул... ох, всех омманул! - каялся Спирька, растянувшись на полу. - У всех деньги брал... Я прошу, а они дают. Омманул всех, Флегон Флегоныч... а тебе одному все предоставлю... владай... твои счастки...

Собакин выругался очень крупно и вышел из избы. О самоваре и других удобствах нечего было и думать, потому что у Спирьки, кроме ружья да голодной собаки, решительно ничего не было.

- Карауль его, как свой глаз, а я его ужо вытрезвлю, - говорил Флегонт Флегонтович Пластунову. - Надо скорее отсюда выбираться, пока до греха... Ну, Спирька, подвел!