Золотая орда

-    Помоги, батюшка, богом молю. Ничего, ничего для тебя не пожалеем, только спаси его.

-    Поздно, матушка. Болезнь уже до сердца добралась.

-    Он. он был отравлен?

-    Я мог бы предположить это, но такие симптомы я видал и раньше. Эта болезнь передается от скота. Видимо, великому князю подали плохо прожаренное мясо.

-    Будь проклят этот край и народ, который принес нам столько горя! Надеюсь, этот стервятник Берке долго мучился перед смертью! - прокричала Радмила.

-    Хватит бушевать, жена, - подал голос Ярослав. - Подойди лучше ко мне, благословлю.

Он уже не мог сидеть. Радмила кинулась к его постели и с плачем припала к руке.

-    Думал, ты у меня баба как баба: в меру склочная, в меру глупая, в меру ревнивая. А ты дважды спасла город и сына нашего. С такой женой и смерть не страшна.

-    Нет, нет, не отдам! - рыдала Радмила, словно хотела схватиться и со смертью за своего мужа.

-    Будь счастлива, Радмила Святославовна, - спокойным голосом произнес Ярослав. - А теперь позови сына.

Но тот уже давно был рядом.

-    Тяжелое наследство тебе оставляю, ты уж меня прости, - сказал Ярослав. - А главное, прости, что оставил в живых самого лютого твоего врага. И самое страшное в этом то, что он брат твой. Всегда помни об этом и будь настороже. И еще знай: нет у тебя права сгоряча рубить. За тобой - жизни людские и судьба народа твоего. Не успел тебе всего сказать, да, может, и не нужно. Ты у меня смышленый, своим умом до всего дойдешь.

Он прижал губы к его лбу, еле сдерживаясь, чтоб не заплакать. Когда он поднял глаза, попрощавшись с сыном, то увидел стоящего в дверях Мирона со странным и каким-то особо торжественным выражением на лице.

-    Гостья к тебе, князь, - сказал тот. - Ночью привезли из обители близ Новгорода.

Он отошел в сторону, пропуская вперед Наргиз. Та стояла перед князем, худенькая, в белом платке, простом платье, почти рубище, и смотрела на Ярослава полными слез глазами.

-    Значит, правда живая, - радостно, но еле слышно проговорил Ярослав. В его глазах словно стал понемногу разгораться огонек жизни, который, казалось, уже вот-вот должен был затухнуть.

Наргиз бросилась к нему на шею. Радмила попросила всех удалиться, понимая, что им нужно остаться наедине.

-    Выйдем все. Пусть поговорят.

-    А я крестилась, - сказала Наргиз. - Там, в монастыре.

-    А как же твои духи? Не рассердятся?

-    Они поймут, - плакала Наргиз. - Монахиня сказала, что даже на том свете нам не быть вместе, потому что ты венчан не со мной. Но я, как умру, все равно приду к тебе.

-    Обещай мне кое-что, голубка моя, - попросил князь.

-    Что захочешь, любимый мой.

-    Обещай, что не дашь постричь себя в монахини. Не сейчас. Будь послушницей, странницей, богомолкой - но живи в миру. Празднуй жизнь как большой долгий праздник, улыбайся каждому дню. Я хочу, чтобы ты сама познала то, что подарила мне. Благодаря тебе я был счастлив. И до последнего вздоха я буду просить у бога, чтобы он заботился о моей Наргиз и хранил ее от всех бед и печалей.

Наргиз, тихо плача, смотрела на Ярослава, а он - на нее. Девушка потянулась к нему и коснулась своими губами его губ - теплых, живых, но отныне навсегда далеких, так ей тогда казалось.

Возвращаясь в монастырь, Наргиз остановилась, чтобы нарвать в поле цветы. На ней была одежда странницы - белый платок, мешок за плечами.

-    Трава совсем засохла, цветы поникли, - говорила она, гладя руками землю. - Матушка Богородица и ты, матушка Этуген! Пошлите нам дождя!

И на ее лицо через минуту упала капля, потом еще одна. Наргиз улыбнулась подставляя лицо дождю. Ее жизнь в прекрасном и жестоком мире продолжалась.