Золотая Орда. Между Ясой и Кораном. Начало конфликта

Конфликт, обусловленный несовпадением культурных и прочих стереотипов, был повседневностью имперской реальности. Так, например, все военнообязанные мужчины империи обязаны были носить одинаковую прическу, запахивать халат на правую сторону. Нарушение этих требований приравнивалось к измене[424]. Левый запах одежды - признак, отличающий тюркский костюм. Тюрки, поступившие на монгольскую службу, должны были запахивать халаты по-монгольски, что в семиотическом плане означало ношение одежды подобно существам иного мира. Имперскими предписаниями запрещалось весной и летом входить в воду. Мусульман, совершающих ритуальное омовение в это время года, могли обвинить в злокозненной магии, что по монгольским законам наказывалось смертью (см.: Глава 6, § 3).

Что же касается вероисповедания представителей разных конфессий, то в империи был провозглашен и действовал принцип толерантности, т. е. веротерпимость была возведена в ранг закона[425]. Этот факт отмечен в XIII в. представителями всех мировых религий. Как писал Марко Поло, каждый может свободно распоряжаться своей душой, ибо монголы не заботятся о том, какому Богу поклоняются в подвластных им землях, лишь бы сохранялась верность и покорность хану[426].

Может показаться, что прагматизм монгольской политики не оставлял места для сакральной практики на государственном уровне, поскольку, согласно Ясе Чингис-хана, все конфессии были поставлены в равные условия. Их соперничество между собой ни при каких условиях не породило бы некий универсальный культ. И следовательно, поиск каких-либо святилищ общеимперского характера, не имеет оснований. Однако реальность середины XIII в. была сложнее. Благодаря сведениям из донесений францисканской миссии 1245 г., побывавшей в лагере Бату на Волге и в кочевой столице империи близ Каракорума, мы располагаем подробным описанием загадочного феномена. Речь идет о золотой статуе Чингис-хана, установленной в закрытой повозке перед юртой правящего хана. Жертвы этому изображению приносили сами монголы, а кланяться должны были и знатные иноземцы и послы в знак покорности здравствующему великому хану. На первый взгляд ситуация парадоксальная, ибо предназначение статуи Чингис-хана, кажется, совмещает несовместимые функции. Если для монголов в этом сакральном изображении была сосредоточена жизненная сила (сульде), которая выступала охранителем всего народа и войска, то в таком случае трудно объяснить, зачем к этому сакральному источнику приобщали чужестранцев. Если же статуя воплощала божество, которому должны были поклонятся все, кто бы ни прибыл ко двору великого хана, то это обстоятельство вступает в противоречие с провозглашенным принципом свободы вероисповедания. Последнее вполне осознавалось францисканцами. Они поклонились «идолу» Чингис-хана, отметив, что у монголов вообще нет обрядов почитания Бога, а чтут они лишь семейных идолов из войлока или шелка.

Каково же было назначение статуи? Приемлемый ответ выглядит так: поклонение статуе было знаком покорности великому хану. Вечное Небо отдало все земли мира в управление Чингис-хану и его роду. С позиции этой идеологемы независимые правители и их послы мыслились как подданные хана, которые наконец-то прибыли засвидетельствовать свою покорность.

Происхождение изображения Чингис-хана связано с традицией онгонов (вотивных знаков, которым приписывалась функция охраны семейного и родового благополучия), поэтому «идолу» приносят многочисленные жертвы в виде еды и питья, ему же жертвуют коней, на которых никто не смеет садиться. На первых порах государственный культ Чингис-хана вызвал к жизни новые функции, которые отчасти реализовались в старых формах. Странная комбинация языческих по форме, но имперских по сути элементов, воплощенных в статуе Чингис-хана, сигнализирует о поиске приемлемой конфигурации нового культа.

О реальном существовании этого культа мы можем судить по конфликтам, зафиксированным наблюдателями и участниками мировой драмы. Наиболее неприемлемой для христиан окажется языческая составляющая имперского культа, поскольку поклонение статуе Чингис-хана будет восприниматься ими как идолопоклонство. С точки зрения монголов, ситуация выглядела иначе. Поклоняясь фигуре Чингис-хана, знатные чужеземцы подчинялись императивам «Великого монгольского государства» и тем самым приобщались к новой социальной среде.

Если мы вспомним, что двор великого хана совершал регулярные сезонные перекочевки[427], а статуя Чингис-хана находилась на повозке, то можем высказать осторожную гипотезу о наличии «мобильного» святилища, отвечавшего потребностям имперской сакральной практики. Фигуру реального правителя всегда сопровождала фигура основателя империи. Четыре ежегодные перекочевки в символическом плане манифестировали установление господства над четырьмя сторонами света, а одна из доктрин провозглашала право на владение родом Чингис-хана всеми землями, над которыми простирается Вечное Небо.