Золотая Орда. Между Ясой и Кораном. Начало конфликта

Принцип веротерпимости, положенный в основу имперской политики, исследователи пытаются объяснить неким комплексом страхов, питаемым шаманизмом. Вот типичный пример таких размышлений: «Вообще все сведения, которыми мы располагаем, показывают одно из основных направлений Чингис-хана и его ближайших потомков в религиозной политике — уравнивать представителей различных конфессий, несмотря на свои личные симпатии и антипатии, держать их как бы на одинаковом расстоянии. Причины этого отчасти следует видеть в религиозных воззрениях монгольских народов. Они обожествляли небо и землю, поклонялись Солнцу и Луне, горам и рекам, огню, стихийным силам. Боялись злых духов, которых старались задобрить с помощью жрецов-шаманов, именовавших себя "камами"; верили в бессмертие души умершего человека, что выражалось в почитании монголами войлочных идолов, символизировавших души обожаемых предков. Все это — отличительные черты шаманизма, представителями которого и были монголы. Для шаманистов совершенно не характерно проявление религиозной нетерпимости в силу их политеизма и основных религиозно-мировоззренческих представлений. Плано Карпини, ездивший послом к Гуюку, сообщал: "И так как они не соблюдают никакого закона о богопочитании, то никого еще, насколько мы знаем, не заставили отказаться от своей веры или закона…". Кроме вышеотмеченных факторов в установлении принципов религиозной политики основатель монгольского государства руководствовался политическим расчетом. Именно политические выгоды были, пожалуй, главными среди причин, определивших окончательное отношение Чингиз-хана и его преемников к религиям»[42]. Итак, в качестве объяснения веротерпимости Ю. В. Сочнев предлагает диковинную смесь шаманизма с политическим расчетом. Эта аргументация не учитывает ментальности эпохи и не находит опоры в источниках. Доктрина Неба вообще не принимается в расчет. Зато исследователь привлекает обезоруживающий аргумент страха перед злыми духами. Автором этой концепции, видимо, следует признать Н. И. Веселовского, который страхом монголов перед чужими богами и природой объяснял происхождение их «религии»: «По всем данным приходится заключить, что ни у какого другого языческого народа шаманские верования не достигали такой резкой и грубой формы, как у монголов и татар. Боязнь колдовства и всяких чар, направленных во вред человеку, суеверия, одно нелепее другого, гадания — все это достигло у монголов необычайного развития. <…> Уяснить верование татар необходимо для того, чтобы понять, из каких побуждений вытекали отношения ханов к покоренным народам и в частности к русским князьям и к русскому населению. Так, освобождение русского духовенства, как и всякого другого, от податей и повинностей исходило у монгольских ханов из страха перед колдовством, которым обладали, по мнению монголов, все церковнослужители, почему и надо было их задобрить»[43].

В краткой рецензии Хорхе Луиса Борхеса на сочинение Джеймса Фрэзера говорится о страхе перед мертвецом в первобытных религиях. «Вполне возможно, — замечает Борхес, — что антропологические идеи доктора Фрэзера когда-нибудь безнадежно устареют или даже теперь уже меркнут; однако невозможно, невероятно, чтобы это его произведение утратило интерес. Отбросим все его гипотезы, отбросим факты, их подтверждающие, и все равно этот труд пребудет бессмертным: уже не как давнее свидетельство легковерия дикарей, но как документальное доказательство легковерия антропологов, когда речь идет о дикарях. Верить в то, что на диске луны появятся слова, написанные кровью на зеркале, едва ли намного более странно, нежели верить, что кто-то в это верит»[44]. Страх кабинетных ученых от одной мысли оказаться в диком лесу или открытой степи проецируется на переживания лесных охотников или кочевников. Скорее бы, кочевник чувствовал бы себя неуютно в Музее антропологии, чем в степи.

Следующий пример. «С самого начала монгольских завоеваний стала складываться монгольская имперская идеология. В ее основу легли тюрко-монгольские антропологические и этногонические легенды, христианская и мусульманская мифология, — полагает А. Б. Малышев, — Монгольские ханы проводили политику веротерпимости, покровительства и поддержки в отношении различных религий. Большинство конфессий и их священников были освобождены от имперских податей. Этим ханы стремились достичь нескольких задач: 1) сохранить социальный, политический и религиозный мир в полиэтничной Монгольской империи и Золотой Орде; 2) идеологически обосновать с помощью религии свое господство над покоренными этносами; 3) избежать кары чужих богов, которых монголы, наряду со своими, считали истинными, и "колдовства" священников, а также заручиться их (богов и священников) поддержкой»[45]. И хотя исследователь упоминает пайцзы и послания монгольских ханов, содержавшие формулу имперской идеологии («Силою вечного Неба…»), эти документы тонут в массе второстепенных материалов.

Для анализа имперского культа Неба следует привлечь вполне надежные источники: