Золотая осень 1977

Свои дачи, свои магазины, своё спец обслуживания, свои санатории, всё свои да свои, а народ вам чужой! И это вы, тот, которого многие историки считают более — менее порядочным. Вы представляете?! Вы представляете, что если вы с вашей женой порядочные, то кто тогда не очень порядочные? Кто тогда на верху у власти находиться? Там же тогда вообще полный п****, а не люди! Это же караул надо кричать!!

Вам неприятно это читать? Вам страшно? И нам! И нам неприятно! И нам страшно! Но не только нам не приятно и страшно, нам ещё горько и обидно! Обидно от того, что вы фронтовик вместо того, чтобы встать как в сорок первом на защиту Отчизны, на защиту советского народа сами погрязли в роскоши и праздности!»

Николай Анисимович пошёл было за бутылкой, но остановился на пол пути и положил руку на сердце. Оно покалывало и билось как ненормальное.

«Нет. Выпивать сегодня не буду. А то помру ещё раньше времени, а у меня как оказывается есть ещё очень много несделанных дел,» — сказал он себе и вернулся на диван.

— Всё Света, успокойся. Всё будет хорошо. Успокойся, — сказал он жене и под её всхлипы продолжил чтение «рекомендаций», которые больше напоминали ругательства и обвинения.

«Короче говоря, к чёрту лирику! Всё в ваших руках! Сейчас вы ещё можете всё изменить! Для этого вам, как мне кажется, необходимо сделать несколько шагов.

Рекомендации.

Первое: Немедленно прекратить любые махинации с ценностями, особенно с золотом и бриллиантами. В первую очередь это касается Вашей жены, которая зная о готовящемся повышение цен на золотые украшения, со своей лучшей подругой Галиной Брежневой соберётся сделать свой маленький гешефт, о котором непременно узнают.

Второе: В ближайшее время организовать передачу картин и других исторических ценностей в музеи города Москвы. Это нужно сделать как можно скорее, открыто и с привлечением прессы.»

Щёлоков посмотрел на висящие на стенах картины и понял, что эта рекомендация мало выполнима, потому, как она ему словно ножом по сердцу. Он любил живопись и сам немного рисовал, поэтому то, что предлагал товарищ Артём было чрезмерно радикально и крайне омерзительно.

«Как можно отдать такие замечательные полотна неизвестно кому. Обойдутся вместе сэтим Артёмкой. Отдам парочку и всё. Остальные оставлю, пусть висят, взор радуют и вдохновения придают. Никто и не заметит!» — подумал он и перевёл взгляд сначала на всё ещё всхлипывающую Светлану, а затем на фотографии, лежащие перед ней на столе.

На одной из них был изображён он, после того как выстрелил себе из ружья в голову.

— Ну на *** эти ё**** картины!! — громко и чётко проговорил Николай Анисимович, встал с дивана и направился к бару.

Его заметно лихорадило.

Выпил пятьдесят грамм коньяка, для успокоения нервов, ибо читать такое было крайне тяжело, и присев в кресло за письменный стол приступил к дальнейшему чтению рекомендаций.

… На вопросы прессы откуда у вас столько картин необходимо дать пояснение: вот мол, картины дарят знакомые на праздники и дни рождения, так и накопились, — писал в своём послании пришелец. — Вы давно приняли решение, эти исторические артефакты подарить музею, потому как вы посчитали, что данные произведения искусства являются общей ценностью всего советского народа. Вы ни капли, не сомневаясь решили безвозмездно передать их, чтобы любой труженик, мог посмотреть на такую красоту.

Третье: Ювелирные изделия, столовое серебро, соболиные, пестовые и другие шубы, ровно, как и весь заграничный ширпотреб, импортную мебель и технику, а также другие вещи, представляющие серьёзную денежную ценность, немедленно продать, а деньги перевести в детский дом, естественно сохранив все квитанции о переводе денежных средств.