Золотая паутина

— Ой, Сеня, спасибочко. А то я уж озябла вся. Никто не останавливается, все мимо да мимо. Ну что за люди, а? Неужто я место у них просижу?! Ты же на машине едешь, в тепле, богатый, а тут стоишь с сумками… Я уж и деньгами голосовала: выну рубль, махаю им… Смеются, холеры, а все одно не останавливаются.

— Ты б лучше коленку выставила, — мрачно хмыкнул Сапрыкин, — нынче секс в моде.

Женщина покраснела, ткнула Семена в спину.

— Ляпнешь такое!… Молоденькая, что ли?!

У крайних домов Даниловки Семен остановился. Попутчица его вылезла пз машины, выволокла сумки, протянула рубль. Он взял без колебаний, с чувством исполненного долга.

Въехав во двор, Семен постоял у гаража, поглазел на роскошный свой двухэтажный особняк, повздыхал. Снег присыпал бассейн, голый и тихий сад, сараюшки, теплицу.

Чувство злой ярости овладело всем его существом. Что же они, придурки, наделали?! Неужели не могли укокошить прапорщика где-нибудь подальше от Даниловки?! Ведь хотел же уехать на Московское шоссе, совсем в другую сторону, там и лес погуще, и места поглуше. Нет, сюда привез! Вот что значит пьяные! Тьфу!… И Валентину подвели. Отдувайся теперь, бедная баба!… А ведь как хорошо было задумано, черт!

От будки, злясь на цепь, которая не давала ему приблизиться к хозяину, умильно махал хвостом Трезор. В другое время Сапрыкин обязательно подошел бы к псу, погладил бы его по жесткой холодной шерсти, глянул бы в его желтые, волчьи глаза. Взгляд пса был тяжел, агрессивен, его боялись даже Мария и дети, а Семен любил. Он вырастил его из маленького лохматого комочка, кормил с соски, воспитывал по своей методе — морил голодом и злил. Вырос настоящий, как этого Семен и хотел, зверь, но уж стерег он хозяйское добро отменно. Не дай бог кому-нибудь из воришек попасть на его клыки!…

Мария, вышедшая на крыльцо с тазом, удивленно спросила:

— Ты что-то рано сегодня, Сень? Не захворал, часом?

Он не ответил; вскользь, холодно глянул на свою жену — плоскогрудую, в замызганной рабочей телогрейке с засаленным животом, в простеньком платке. Мария и в молодости-то не отличалась красотой и за собой не следила, но в последние эти годы вообще как-то опустилась, кажется, кроме телогрейки, зимой ничего и не носила. А ведь есть что у нее надеть, есть! И денег, у курвы, полно, он в основном ей и отдает, а ходит как последняя нищенка.

— Дети дома? — спросил он.

— Нет, на улице. В клубе кино какое-то привезли, они и побегли. Юрик всех сманил.

— А, ладно. Пошли-ка в дом. Поговорить надо.

Подчинившись его суровости, необычному какому-то настрою и выражению лица, Мария пошла за ним в дом, тревожась, отчего это муж и приехал так рано, и лица на нем нет, хотела было спросить об этом, но Семен вдруг стал раздевать ее.

— Да ты чё это, Сень? — со слабой и неуверенной улыбкой отбивалась она от его рук. — Ночи, что ль, не хватит? Дети, чего доброго, придут! Слышишь?

Но он не слышал и не хотел слышать. Рвал пуговицы на телогрейке, сдергивал платок, задирал юбку…

— Повернись-ка, повернись! — требовал раздраженно, напористо, и Мария исполняла все, что он хотел, и совсем как та баба на дороге, которую он подвез, повторяла: «С цепи мужик сорвался… Стыдобушка-то, господи! Что ж это нынче с мужиками делается!»

Потом, сидя тут же, в кухне, Семен, посмеиваясь, закурил, щурил глаза:

— Отвел душеньку. А то, глядишь, не скоро теперь бабу попробуешь.

— О чем ты, Сеня? — Мария испуганно глянула на него.

Он посерьезнел.

— Милиция… или следователи какие… Не заявлялись тут?

— Были, — простодушно сказала она. Часов в десять…

— Ну? — лицо Семена окаменело.

— Ну, я им сказала, чего они спрашивали.

— А чего спрашивали-то?

— Спрашивали: где, мол, мужик твой был с третьего на четвертое декабря?… Я и говорю: дома, где ж ему быть. Токо приехал поздно и спал пьяный в гараже.

— Дура… твою мать! — не сдержался Сапрыкин. — Ты б сказала: спал у меня под боком, как сурок, всю ночь. Поняла?

— Ты бы предупредил…

— «Предупредил»! У самой-то голова для чего? Платок носить? Тьфу!… А почему спрашивали — сказали?

— Сказали. Говорят, человека какого-то нашли, мертвого, у нас в лесу. Это там, за Колодезянским кордоном.

— А-а… Но почему ко мне приперлись, ты об этом спросила?

— Спросила. Они говорят, не волнуйтесь, гражданка, мы всех опрашиваем. И в самом деле, Сень, они и к Кузякиным ходили, и к Дубининым… Считай, половину нашей Даниловки обошли.

— Ну, это другое дело.

Мария подошла к мужу, тревожно глянула ему в самые зрачки:

— Сень… А ты тогда зачем про бабу-то… когда, мол, еще попробуешь?… Ты что, Сеня?…

— Да чего ты, дура, чего! — замахал он на нее руками. — Мало ли, чего брякнешь. А ты цепляться сразу.

— А кого убили, Сень, ты не знаешь?

— Да откуда же мне знать, что ты! — дернул он плечами и отвернулся.

Мария отчего-то переменилась в лице, все никак не могла застегнуть многочисленные свои одежды, толклась тут же, на кухне, и Семен ушел в другую комнату, завалился в обуви на диван, дымил, мрачно глядя в потолок.