Золотая паутина

Битюцкий вышел из здания, радостно вдохнул теплый, попахивающий бензином городской воздух, мысленно похвалил себя: «Вот так надо дела делать, Альберт Семенович!»

И зашагал в свое управление.

Глава девятнадцатая

Спустя неделю Битюцкому позвонила Долматова. Сказала, что не забыла о своем приглашении. Она сейчас дома одна, муж в командировке, у них стрельбы на полигоне, будет не скоро. Накупила мяса, приготовит жаркое, припасла и рыбки, есть хорошее марочное вино…

— Ладно, приду. Сегодня, — бросил Битюцкий и поскорее положил трубку. Говорить по телефону о таких вещах рискованно, тем более что Долматова ни черта, видно, не смыслит в конспирации, шпарит открытым текстом — и про отсутствующего мужа, и про выпивку-закуску. Разве такие дела так делаются?! Нужно сказать ей, чтобы в следующий раз, если будет звонить, говорила бы как-нибудь позаковыристее, чтобы только им двоим и было понятно, о чем речь.

Долматова звонила перед обедом, Битюцкий уже проголодался, собирался как раз идти в буфет, и потому сообщение о возможном вкусном ужине, жареном мясе и редкой рыбке вызвало у него здоровый аппетит: уж что-что, а выпить и поесть он был не дурак.

И все же Альберт Семенович колебался — идти или не идти. То, что дал согласие, еще ни о чем не говорило и ни к чему его не обязывало — пообещал и не пришел. Занят оказался, передумал — мало ли что? Объяснять Долматовой он ничего не обязан. Да и не к родне в гости собрался — к преступнице, как бы чего не вышло… Но поразмыслил и успокоился. Бутыли и мешок с деталями все еще были у него, он отвез вещественные доказательства преступления к себе в гараж. А у Долматовой, разумеется, болела душа, потому она искала контакта с ним. Скорее всего, будет просить его вернуть мешок и кислоту, ну а он посмотрит, как говорится, на ее поведение. То, что она позвонила в тот момент, когда мужа не было дома, и прямо об этом сказала, тоже о чем-то говорит. Да, ради спасения собственной шкуры на все пойдешь, все отдашь. Деньги — деньгами, а улики тоже бы нужно изъять. Что же касается возможных неожиданностей со стороны Долматовой, то Альберт Семенович об этом подумал, но тут же и отогнал эту мысль — она не посмеет. Бабенка эта у него на крепком крючке, а он со своей стороны знает, как себя вести, не мальчик. Поедет в форме, официально, для «проведения профилактической беседы». Может, и посидит с Долматовой за столом, не исключено: работники милиции тоже люди и ничто человеческое им не чуждо. К тому же — вон какое время на дворе: административно-командные методы руководства, а значит и перевоспитания преступников, осуждены общественностью, следовательно, нужно искать новые формы работы. Определенный риск для него конечно же есть, но это все больше с точки зрения морали. Но без риска жизнь пресная, все большие начальники по-своему рискуют на своих должностях, потому что принимают, должны принимать ответственные решения. В отношении Долматовой он такое решение тоже принял — не сажать ее, дилетантку, в тюрьму, то есть сделал для человека доброе дело. Ну а если она и решила его отблагодарить, то кто в наши дни отказывается от благодарности?! И сегодня — он ведь по проявлял никакой инициативы! — сама позвонила, сама позвала. Послушаем, что будет говорить, что станет просить. А там видно будет.

Часам к семи вечера, закончив дела, Битюцкий заказал такси, поехал на Тенистую, быстро отыскал знакомый дом, по входить сразу не стал, а потоптался на улице, понаблюдал. Ничто его не насторожило, не обеспокоило — тихая улица жила своей тихой жизнью.

Битюцкий шмыгнул в калитку, она была не заперта, и он понял, что его ждут. Открытой оказалась и дверь на просторную веранду.

— Разрешите? — сказал он громко, даже начальственно, подчеркивая этим и свое положение, и отчасти официальность визита.

Долматова — в нарядном кружевном переднике, о красиво уложенными волосами, разрумянившаяся у плиты — встретила его очаровательной улыбкой, подала руку. Битюцкий улыбнулся в ответ, на миг задержал ее теплые мягкие пальцы, ароматно пахнущие жарким, снял фуражку, подержал в руках, оглядываясь, куда бы ее положить. Валентина приняла фуражку, дурашливо нахлобучила на голову, покрасовалась перед зеркалом.

— Проходите, Альберт Семенович, проходите! — спохватилась она, гостеприимным жестом приглашая его в зал. В комнате работал большой цветной телевизор, показывали хоккей, мелькали на экране красочные одежды спортсменов, мечущаяся на ледяном поле затурканная клюшками шайба, недовольные лица болельщиков.

— Хотите — посидите, — предложила Валентина. — Или посмотрите, как я живу. Не стесняйтесь. А у меня на кухне скоро все будет готово.