Золотая паутина

Зоя, прекрасно знающая, что происходило в Афганистане (печать к тому времени писала уже обо всем открыто), буквально лишилась сна, требовала от мужа! «Витя, неужели ты ничего не можешь сделать для единственного сына?! Подумай о Сереже, мы можем потерять его!…»

Виктор Иванович дрогнул, отправился в военкомат, к давнему своему знакомцу полковнику Рыжакову. Но тот сказал, что уже поздно, Сергей написал рапорт о том, чтобы его направили служить только в Афганистан, иначе из армии сбежит. Конечно, сбегать он вряд ли собирался, но не учесть твердого желания призывника военком не мог.

Полковник Рыжаков, вполне соответствующий своей фамилии — весь огненно-рыжий, у него даже ресницы и волоски на руках были медного цвета, — сидя за заваленным бумагами столом, серьезно и сочувственно смотрел иа Русанова, и один бог знает, какие мысли рождались по этому поводу в его рыжей, аккуратно подстриженной голове. Он терпеливо ждал новых вопросов, но Виктор Иванович повернулся и ушел. В мозгу его жило теперь, плавило волю и жгло лишь одно зловещее слово: «Афганистан». Он не знал, что и как станет говорить Зое, как объяснять, что Сергей напросился туда сам, и он, отец, действительно ничего уже не может сделать!

В расстроенных чувствах Виктор Иванович зашел в первое подвернувшееся кафе, где торговали спиртным. Попросил у тучной, грудастой буфетчицы сто пятьдесят граммов коньяка, сел в дальнем углу, выпил. Ему нужны были силы для разговора с женой. К тому же он озяб на холодном октябрьском ветру, пока шел из военкомата пешком.

Отогреваясь, Виктор Иванович хорошо и нежно думал о сыне, который все-таки поступил по-мужски, как настоящий взрослый человек. Но в следующую минуту, случайно глянув на подвыпившего инвалида, с трудом добирающегося на костылях до входной двери, Русанов живо представил на месте этого человека своего сына… В глазах его потемнело. Бог ты мой, посылать свое дитя на ненужную войну, в чужую страну! Война там идет уже несколько лет, много полегло и ранено молодых солдат и офицеров, тяжело ранен и их сотрудник Барышников, помогавший коллегам-афганцам. Но майор Барышников — сотрудник Комитета государственной безопасности, зрелый боевой офицер, а Сергей — мальчишка, пацан! Уж лучше бы послали в Афганистан его, Русанова-старшего, больше было бы пользы. Но в любом случае надо нам уходить из этой страны, перестать калечить и убивать сыновей, тратить на ненужную войну миллионы и миллионы народных средств.

Виктор Иванович пошел домой, твердо решив, что будет поддерживать сына в его выборе. Мужчина должен пройти через серьезные жизненные испытания, ему содержать в будущем семью, быть опорой жене и детям. Да и говорить сейчас обратное не было смысла: он хорошо знал характер сына, они лишь станут трепать нервы друг другу и ни к чему путному не придут. Что же, он, военный человек, офицер, чекист, будет уговаривать сына, пусть и единственного, праздновать труса, прятаться за мамкину юбку? Нет-нет, он не скажет ему ни слова упрека, постарается не зародить в душе парня сомнение, неуверенность — это очень помешает ему в службе. Сергею предстоят два тяжелых года, участие в боях. Он не должен дрогнуть там, в Афганистане, ни при каких обстоятельствах, защищая свою жизнь и жизнь товарищей, на его имени не должно быть и тени позора. И Виктор Иванович знал наверняка, что так и будет. А вот с Зоей предстоял долгий и трудный разговор, и слезы, и упреки, и снова слезы. Но он поговорит с ней, успокоит, попросит понять ситуацию и своего собственного сына — ведь он уже взрослый человек.

Да, тогда, в восемьдесят седьмом, он смог уговорить ее, убедить в правильности поступка Сергея. Она сдалась, отступила перед их совместным дружным напором, но весь последующий год, пока Сергей служил, в измученных глазах ее жила тоска и боль. «Не дай бог что случится с сыном, не дай бог!» — глядя на жену, думал Виктор Иванович.

А что он скажет Зое теперь, получив эту телеграмму? И когда ей звонить на работу, в поликлинику? Сейчас? Или, может, попозже, когда у него будет хоть какая, но успокаивающая сердце матери дополнительная информация?

«Нет, я позвоню Зое потом, когда что-нибудь узнаю, — решил Виктор Иванович. — Такая телеграмма — слишком тяжелое известие».

Он отправился на работу, зашел к заместителю генерала, полковнику Кириллову, с которым был дружен и которому доверял семейные тайны, и Кириллов тут же связался с Ташкентом, через местных чекистов разыскал номер телефона госпиталя, где лежал Русанов-младший, и скоро Виктор Иванович услышал в трубке голос начальника госпиталя. Тот был краток: да, ваш сын был ранен, потерял много крови. Сейчас поправляется, но еще довольно слаб. Приезжайте, мы его выпишем, долечиваться теперь нужно в санаторных и домашних условиях.

— Поезжайте, Виктор Иванович, — сказал Кириллов, выслушав Русанова. — Жив сынок — это главное. А на ноги мы его здесь поставим.