Золотая пучина

— Подсоби вылезти.

— Погодь малость. — Потупился. — Денег мне надо.

— Куда? На прошлой неделе давала.

— Куда, куда! Может, учитывать зачнешь? Надо — и всё.

Посуровело лицо девушки от тревожной мысли.

— Ванюша, ты никак выпивать зачал?

— Ну и што? — Помолчал. — Скушно мне, Ксюха. Поженимся — разом отрежу. Без тебя муторно. Тычусь день по селу, как слепой котенок, тебя всё высматриваю. Ей-ей, — и так засветились его глаза, так ласково зазвучал голос, что Ксюша не стала спрашивать ни о чем. Схватила Ванюшку за руку.

— Ну пойдём в избу.

— Не-е, — упёрся Ванюшка. — Сюды принеси. Там Арина…

Стыдно Ванюшке, Обычно жених шлёт подарки невесте: пряники, леденцы. Побольше достаток — ленты алые или сапожки, а Ванюшка всё с Ксюши да с Ксюши. Зеркало ей подарил, так и то на её рубли.

— Скорей бы уж свадьба, — томился Ванюшка, слушая, как в избе крестная корила Ксюшу:

— Опять свому срамнику деньги тащишь? Поважаешь его. Да где это видано, чтоб невеста жениха ублажала. Люди узнают, засмеют, проходу не будет. Хуже того — ещё и ворота вымажут дёгтем.

— Скорей бы уж свадьба, — ответила Ксюша.

Когда она вернулась в сени, Ванюшка, не глядя, сунул пятерку в карман.

— Ты никак злобишься? Может, чего плохое подумала, так возьми свои деньги.

— Што ты, Ваня. Деньги-то наши ведь. Обчие.

— То-то. Ну пошли. Где твои лыжи?

Помогая друг другу, выбрались из снегового колодца. Снег лежал пухом лебяжьим. На что у Ксюши широкие лыжи, и они тонули. Впереди — белая целина, а за лыжами голубела канава — лыжня.

Ксюша шла впереди. Ванюшке казалось, досадует она на него за деньги, и сам начал было сердиться. Но день сегодня такой ясный, что сердиться нельзя. Догнал Ксюшу и пошел с ней рядом. Светло на душе от этой яркой, праздничной белизны, беспредельной, бескрайней, от тихой торжественности засыпанной снегом деревни, от яркого, почти летнего неба, от того, что в кармане приятно хрустели деньги.

Ксюша шла и тревожилась: пить начал Ванюшка. И ещё одна думка томила её. Но без Ванюшки нельзя решать.

— Ваня, — сбавила она шаг. — Ванюшка, поженимся мы… денег у нас много. Кресна считала тысяч под сто…

— Да ну! — оживился Ванюшка.

— Зачем нам прииск с тобой. Маета одна. Давай отдадим…

— Тятьке? Я поначалу так же думал, а теперь — нет. Хватит ему своего по самое горло. И жмот он.

— Жмот, — согласилась Ксюша. — Давай отдадим прииск рабочим, а мы с тобой…

Ванюшка остановился и удивленно взглянул на Ксюшу: «Шутит? Всерьёз?». Рассердился.

— Сдурела. В городе, знашь, денег сколь надо? Деньги — это… Я и сказать не могу. Всё! Понимашь ты — всё. Вот я тебе теперь зеркало подарил, а не было денег — колечко.

— Колечко, Ванюша, дороже…

— Скажешь. Колечко семь гривен, а за зеркало без малого триста рублёв отвалили. Да провоз сколь стоит.

— Так не в этом колечку цена.

— А ещё в чём? — Ванюшка чувствовал себя повзрослевшим, а Ксюша, как была, так и осталась девчонкой. Поэтому и сказал без злобы, но твердо — Прииск отдать — и думать не смей, — и добавил ласково, как ребёнку — Дурная ты, Ксюха. Вырастешь малость поболе, сама всё поймешь. Эти дни я много о жизни думал. На тятьку смотрю. Неправильно тятька живёт. Грезит, как бы Кузьму зажать, на Ваницкого власть получить. Не доспит, не доест, лишь бы копейку сорвать. А к чему так? Нет, Ксюха, намеднись мне новосел сказал; «Ванюха, жизнь-то однова ведь дается». Однова! Понимаешь, как жить-то надо? Пост нонче, а у тебя масленка на душе. Запрягай лошадей, надевай на дугу колокольцы — и гуляй. Я нонче, к примеру, блинов хочу.

— Ваньша, грех-то какой!

— Без греха не прожить. Старики говорят: «Не согрешишь — не покаешься, а не покаешься — не спасёшься». Выходит, штоб в рай попасть, грешить надо. А под старость грехи замаливать. Ксюха, в городе есть места, где красивше чем в церкви.

— Врёшь. Красивше чем в церкви, поди, не быват.

— Быват. Вот ресторан. И золото тебе, и картины разные да ещё музыка. Но денег там надо — страсть. Есть деньги, кинь и будут тебе играть камаринского, пока не уснешь.

— И ты деньги бросал?

— Не-е. Только видал, как другие бросали. — Затаённая зависть в словах Ванюшки. — Другой серебряных рублей наберёт, да как швырнёт их под ноги целую горсть. Колёсиками раскатятся, и девки-цыганки ползают на карачках по полу, собирают рублёвки. А после к нему — на колени, целуют, хохочут, Вот это жизнь!

Совсем позабыл Ванюшка про Ксюшу. Услышал гитару, звон бубна, увидел огневые движения пляшущих цыганок. И руки у них, и плечи, и шея — все ходуном ходит, да так, что в глазах рябь идёт. Ванюшка даже руки вперёд протянул, будто ловил цыганку. Опомнился. Перед ним стояла Ксюша. Глаза, большие, испуганные, смотрели на Ванюшку в упор.

— Это и ты девок так целовал?

— Не-е. Тьфу на бесстыжих, и смотреть-то на них не хочу.

— И не надо, Ванюша, не надо. Такой грех нипочём не замолишь. За деньги хороший человек не будет плясать, — осуждающе сказала Ксюша и увидела: затаился Ванюшка, будто поймали его на чем-то постыдном, будто знает такое, о чём нельзя рассказать. Отвел от Ксюши глаза.