Золотая пучина

— Здорово-те, Егорша! Эй, Михей, распряги-ка лошадь. Ксюха, сгоноши чайку.

Вылез Устин из ходка. С каждым поздоровался за руку.

В словах Устина ничего необычного, но по голосу, по медлительности движений Иван Иванович почувствовал неладное и сразу забеспокоился:

— Устин Силантьевич, как решили в городе с прииском?

— Постой. Дай отдышаться. Пошли, мужики, в избушку, там расскажу, — и, усевшись на нары, стал не спеша разуваться.

И опять что-то неладное показалось Ивану Ивановичу. И Симеон почувствовал: «Таит чего-то отец до поры».

— Приехал в город, — начал Устин, — и перво-наперво к адвокату, как ты, Иван Иваныч, присоветовал. Шустрый такой. Молодой. Глаза, как у кошки. Он мне все и обделал у господина горного инженера. Наш, значит, прииск-от.

Егор привскочил.

— Слава те господи!

— Погодь ты. Анженер так решил. А Ваницкий, слышь, дело в суд направил. Адвокат толкует: суд будет по осени. Вот тогда и решится, чей прииск.

— Пущай по осени, сватушка, — Егор завертелся на нарах. — Наши-то, артельные, эти дни по четыре рубля на выход моют. Это, ежели до осени, на каждого можно полтыщи рублёв заробить. А ежели поднажать…

— Не учи. С горы спускался, видел — в вершине Безымянки костров куча. Это как понимать?

— Мы там, сватушка. Мы. Нас там, почитай, сотни три мужиков поселилось. Которые с семьями, которые холостежник. Все артель ждут.

— Скажи им, завтра наймовать буду, пущай приходят. Иван Иваныч, а што творят на сусёдних отводах Ванидкого?

— Строят бараки, разведку ведут.

— Разведку? А золото как?

— Кто его знает. Я в чужих карманах деньги не считаю. Говорят — богатое золото.

— Говорят — в Москве кур доят. Хороший хозяин и в чужом кармане копейки наперечет должон знать, — укоризненно хмыкнул и вышел.

Когда Устин проходил мимо, Егор оробел, приподнялся. Что-то новое в голосе Устина. «Вроде бы стал не в пример басовитей или как? Вроде выше стал сват… — и про себя Егор подытожил — Это тебе не Уська… Хозяин».

У костра Устин присел на сутунок. Задумался:

«У Пантелеймона Назарыча в суседях молодая вдовуха живёт. Лавка своя. Триста рублей наличными. Женю на ней Сёмшу. У самого Пантелеймона Назарыча девка в родне подрастает. За ней пятьсот дают. Это Ваньше, — определил Устин. — Пантелеймон Назарыч сам намекнул: «Твой купец — наш товар». Породниться с Пантелеймоном Назарычем — такого ещё в селе не бывало. А тут Ксюха болтается под ногами. Долго ли до греха…»

Пошевелил пальцами босых ног. Хмыкнул. Подозвал Ксюшу.

— Вот што, ты девка взрослая. Решай, за кого замуж пойдешь — за Михея аль за соседского Тришку?

Замерло Ксюшино сердце.

— Дяденька, никого мне не надо. У меня и думки про это нет…

— Не ври. На то воскресенье сговор, а за кого, за Тришку аль за Михея — решай сама. Тебе жить. А сейчас поди в село, пеки хлебы. На прииск и носа казать не смей, — и пошёл в избушку.

— Царица небесная! Дядя! — Ксюша прижала ко рту сжатые кулаки, стараясь заглушить рвущийся крик. Ванюшка быстро подошёл к ней.

— Ксюша! Што такое стряслось?

— Дядя замуж меня выдает.

— За кого?

— За Михея или за Тришку соседского, конопатого.

— А ты как?

Девушка не успела ответить. Устин позвал сына в избушку. Ксюша метнулась было за ним. Но Устин захлопнул дверь.

Чадила коптилка. Мужики сидели на нарах. Устин почувствовал напряженную тишину и решил рубить сразу, как адвокат научил:

— Сёмша, утресь перво-наперво объяви: хозяин нанимает рабочих. Иван Иваныч, вот твои шестьдесят Рублев. Спасибо тебе за выручку. Как ты мой первый помощник и друг, кладу тебе сорок целковых в месяц. Михею — семь гривен в день. Ваницкий боле полтины не платит. Тебя, сват, сразу определю коней пасти. Получать будешь тридцать копеек — и замолчал выжидая:

— Сват! А как же артель?

— Кака артель? Прииск Устинов и хозяин на нём Устин. Кому не любо — скатертью дорога. Иван Иваныч, старшой в полиции наказывал отписать, у кого ты робить будешь, а уходить из Рогачёва никуда не велел. — Повернулся к Михею. — В то воскресенье шли сватов и — делу конец. — Усмехнулся про себя: «Никуда не уйдете. Оба верёвкой привязаны».

Иван Иваныч поднялся.

— Так, Устин Силантьевич. Когда тебя Ваницкий за горло схватил, ты закричал, помощи запросил, а чуть вздохнул посвободней — сам в горло вцепился. Та-ак… Эх я, дон Кихот неисправимый! Оставить бы тебя один на один с Ваницким, он бы и косточки твои оглодал. Да что с тобой говорить. Помощником тебе я не буду. Пойду в забой вместе с Михеем.

— Одумайся. Сорок целковых тебе даю. Мало считаешь?

— Слишком много. С меня довольно семидесяти копеек.

В наступившей тишине было слышно, как Ксюша несколько раз торкнулась в запертую дверь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Только Ксюша переступила порог, Арина сразу заметила неладное: глаза красные, припухлые, в обряде неприбранность, вроде все с чужого плеча. Забеспокоилась. Сунула в печь чугунок с картошкой, бросила на пол ухват.

— Чо случилось-то? Ксюшенька, родненькая, солнышко ты моё ненаглядное.

Ксюша села на лавку у окна, прикрыла лицо ладонями. Плечи её затряслись.

— За-а-муж дядя Устин выдает…