Золотая пучина

— Ты что молчишь? — окликнул Вавила.

Михей не слыхал вопроса.

…С полуночи начал накрапывать дождь. Потом полетели снежные хлопья. ещё ярче загорелись костры, ещё теснее окружили их люди, ещё чаще — чтоб согреться — тянулись к лагунам с медовухой.

Ксюша устала. Она все время была на ногах: то открывала лагуны, то подтаскивала хлебы. Снимая с телеги лагун, услышала, как её окликнул Сысой.

— Отойдем, Ксюша, в сторону.

— Это зачем?

— Дело есть до тебя.

— Ванюшка приехал?

— Тише, тише… Отойдем подальше. Буду ждать у сухой кедры по дороге на лесосеку.

Трехведерный лагун показался Ксюше легким. Она бегом оттащила его к костру и бросилась в тайгу.

— Не забыл Ванюшка… Приехал…

Пихты скрыли огонь костров. Заглушили пьяные песни. Только шумела тайга, и громко билось Ксюшино сердце. Вот кедр.

— Сысой Пантелеймоныч…

— Тут я… — шагнул навстречу.

Ксюша стояла разгоряченная, растревоженная предстоящей встречей с Ванюшкой. Сысой слышал её порывистое дыхание. Хмельной от браги, он потянулся к девушке. Почувствовал под рукой тугое плечо и забыл, зачем звал Ксюшу. Рывком притянул её к себе. Зашептал:

— Люблю… Только одну, — и верил сам, что никогда никого не любил до сих пор, что Ксюша единственная. — Ксюшенька… Радость моя…

Губы скользнули по шее.

— Пусти! — Ксюша упёрлась ладонями в подбородок Сысоя, с силой рванулась. Слышала, как упал на землю Сысой. Попятилась. Прижалась спиной к кедру и застыла.

Сысой поднялся, совсем хмельной.

— Ксюша… Ксюшенька… Радость моя…

— Не подходи, окаянный!

— Люблю я тебя. Увезу отсюда.

— Не подходи! Нож у меня.

У Ксюши не было ножа, но она подняла большой сук и держала его в руке, как нож.

— Режь! — Сысой распахнул ворот рубахи и шёл на Ксюшу.

Девушка плотнее прижалась спиной к кедру и размахнулась. Острый сучок прочертил обнаженную грудь Сысоя. Он охнул и отскочил. Минуту назад все казалось таким простым. Он любит Ксюшу. Он делает её владелицей прииска и — впереди безмятежная жизнь. Дура-девка все разрушила.

— Подлюга… Сука, — в ярости хрипел Сысой. Но отступил. Затаился в темноте, приводя мысли в порядок.

И вдруг Ксюша услышала его смех.

— Дура! Ну што надумала… Я ж люблю тебя как сестру… И Ванюшку люблю.

— Не подходи!

— Да не подойду, не бойся. Придет время, сама подойдешь, в ножки поклонишься. Сама поцелуешь. Вместе с Ванюшкой. Сына будешь крестить, меня в крестные позовешь, первому и рюмку подашь. Я ведь знаю, что вы уговаривались венчаться убегом. А Устин пронюхал, хоп — и увез Ванюшку. Теперь сколь ни бейтесь, а вашей свадьбе не быть. Устин подыскал Ванюшке купецкую дочку. А я по-своему повернуть могу. И Устин сам к тебе сватов зашлет. Уговаривать тебя будет выйти замуж за Ванюшку. Может, слушать меня не хочешь и сызнова будешь ножом махать? Ну, чего молчишь?

— Сказывайте… Сысой Пантелеймоныч…

— Ишь! Вспомнила, как у Сысоя отца зовут. То-то. Скажи одно слово, и не позже пасхи будем свадьбу играть.

— Какое слово?

— По голосу слышу — опять дурное подумала. А у меня дурного нет и в задумке. Ты нашла золото? Ты! А Устин завладел богатством да ещё попрекает тебя. Я знаю, как тебя сделать хозяйкой Богомдарованного. Смекаешь? У Устина кукиш, а у тебя мильон. И сразу к тебе от Устина сваты. А уговор мой такой — я тебе Ванюшку, а ты мне половину прииска. Что молчишь? Может, счастье не стоит половины прииска?

— Про это и думки нет. Да ты шуткуешь?

— И ты пошуткуй. Скажи в шутку — согласна. Я посмеюсь, ты посмеешься, а как дело пойдёт насерьез, так уж шутки отбросим. Я перед богом клянусь, — будет твоя свадьба с Ванюшкой. Но и ты поклянись, что отдашь половину прииска.

— Боязно как-то. Обман… И супротив дяди идти.

— А убегом венчаться — не обман? И прииск-то твой. Свое вертаешь.

— Убегом — бывает, а тут… Не пойму я, Сысой Пантелеймоныч, вроде и правильно все, а стыдно. Вроде любовь-то я обманом беру.

— Никакого обману. Ванюшка ведь любит тебя. Он мне сам говорил: жить не могу без Ксюхи, а Устин его каждый вечер возит к невесте. Богом молил устроить вашу свадьбу. Вот я и старался изо всех сил. Сколько денег потратил, а ты «стыдно», «шуткуешь». Ванюшка мне и весточку подал. Так, мол, и так. Обскажи Ксюхе все как есть, и делай свадьбу побыстрей, а то, мол, тятька, на масленой женит меня.

«Если б Ванюшку увидеть…» — думала Ксюша.

— А невесту я знаю: бела, сдобна. Как бы Ваньша сам не того… Ну как, по рукам?

— Не могу я решиться без Вани…

— Так я поеду в город и все ему обскажу. Согласна?

— Нет. Мне надо Ваню самой увидеть.

— И это проще простого. Утресь, как будет светать, я к поскотине лошадей подгоню таких, что здешние не догонят. Ветер! Мигом к Ванюшке доставлю.

— Ну? А сколь ден ехать?

Сысой не успел ответить. Ксюша сообразила: рогачёвские мужики, бывает, по месяцу в город ездят. — Значит несколько ночевок с Сысоем. А кто знает, что у него на уме. Да и как Ванюшка взглянет на её поездку вдвоём с мужиком?

Тихо отступила она к дороге. Сысой что-то говорил за её спиной, она не слушала и торопливо бежала на прииск… «Как же мне Ванюшку-то увидеть? Непременно надо увидеть. Скорее. Неровен час окрутит дядя его…»

Не доходя до поселка, Вавила сказал: