Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина

И Дюк, перестав елозить, спрятал морду за спинку сиденья, будто бы тоже окрика испугался, — а на самом деле, как потом выяснилось, для того единственно, чтобы зажевать под шумок втихаря жареный арахис из пакетика, который кто-то засунул в задний кармашек чехла на водительском кресле. Ворюга.

Виктор, после того как собственный его голос отзвенел, услышал запоздало, — в помещении как-то этого не замечал, — насколько непривычно и незнакомо Йоо, оказывается, произносит его фамилию. Вроде так же, как все, но всё же как-то по-другому. В её устах фамилия Пелевин звучала натурально как Пелевин, тепло и по человечески, а не так, как в последнее время везде и всюду — торговым брэндом «Пелевин».. И помимо того, казалось, что вкладывает она в его фамилию, какие-то иные, ей только одной известные, смыслы. А какие иные смыслы могут быть в его фамилии?

И он, усмехнувшись, вспомнил к слову один давнишний случай.

Дело было в Лондоне. Проходила встреча с тамошними его, Виктора, читателями. Публика случилась разношёрстая — слависты, журналисты, эмигранты интересующиеся, ну, короче всякие люди зашли на огонёк. Во многом, случайные, конечно. Как водится, вопросы задавались разные, порой забавные, но чаще глупые: «А что вы, Виктор, тут вот имели в виду?», «А что вы под этим вот подразумевали?», «А какие у вас творческие планы?». Будто бы он это знает. Будто он что-то помнит. Будто бы он что-то планирует. Короче, те ещё вопросики… Но старался, тем не менее, работать в соответствии с имиджем, и не выходя из образа. И, в общем-то, всё было достаточно мило. Только вдруг, ни с того ни с сего, — а встреча уже, наверное, где-то с час к тому моменту длилась, — какой-то молодой человек, у которого поверх свитера натянута была футболка с символикой киевского «Динамо», шумно встаёт со своего кресла, и энергично начинает выбираться из своего ряда. Пришедший с ним товарищ-сородич пытается удержать его, шикает, цыкает, только тот ни в какую. Ещё и возмущается громко: «Який же вин Пеле? Зовсим вин не Пеле! Бачишь, який белесенький!» И на выход. А на спине у него патриотично фамилия великого Кобзаря выведена на транслите. И номер — 11.

Было-было.

В зале, помнится, тишина неловкая повисла. Но Виктор произнёс через микрофон уходящему вслед: «Чёрненькими нас всякий полюбит, а вы нас беленькими полюбите!» — и отпустило. И даже аплодисменты сорвал он этой фразой, — слависты оценили шутку.

Кстати, в тот лондонский его приезд Березовский (П. Еленин), говорят, пытался с ним встретиться. Но что-то там, видать, у него не сложилось. Не состоялась встреча.

У него с опальным олигархом к тому времени странные взаимоотношения сложились. В форме заочной пикировки. Началось с того, что Виктор в одной своей известной книге вывел Березовского — ну, не самого, конечно, Березовского, а некую проекцию его мифологизированного образа на полотне массового сознания — в образе одного второстепенного героя. Правда, хотя и второстепенный то был герой, но зато явлен был в ключевом (не для развития сюжета, а для подтверждения ярким примером основной мысли романа) эпизоде. Борис Абрамович, судя по всему, удосужился тот роман, название которого в те времена у всех на слуху было, прочитать, и, видимо, затаил обиду. И не на то, похоже, что в романе он был прорисован персонажем отрицательным и даже омерзительным, вовсе нет. Плевать он на это хотел. Ему, быть может, даже это польстило. А на то он обиделся, что кто-то его, величайшего комбинатора всех времён и народов, посмел в придуманный не им мир поместить. Разве мог он такое потерпеть! Нет, никак не мог Борис Абрамович Березовский, по своей ментальности и темпераменту, быть объектом чужой реальности, мог он быть только субъектом (причём единственным) своей собственной. И подсуетился он, — нашёл вскоре, как и чем Виктору ответить. В ту карнавальную пору, когда отнимали у него первую телекнопку, затеял он, кто помнит, шумную пиар-кампанию с передачей контрольного пакета акций ОРТ группе «интеллигентов». Им лично отобранных. По не очень ясным критериям. В этот список включил он и его, Виктора. Мало, кто сообразил, зачем. Но сам-то Виктор этот посыл расшифровал. Мол, вот тебе, Пелевин, получай, — ты меня в свои придумки поместил без спросу, а я тебя — в свои. И мои схемы покруче твоих будут. По любому.

Виктор, стыдно вспоминать, узнав об этом случайно из газет (кому и когда, спрашивается, чтение газет пользу приносило?), не удержался, и куда-то там даже сдуру позвонил. В какой-то там оргкомитет. Хотел выяснить, на всякий случай, что за акции и кто держатель реестра. Попутал дьявол, случился грех. Хорошо ещё вовремя проинтуичил, какоё это всё фуфло. И не стал вдаваться и ввязываться. Остановился вовремя. Не дал себя окончательно шутом выставить.

Но от мобильника после того звонка в тот самый оргкомитет настолько пёрло серой, что трубу пришлось сменить. А они тогда вовсе не сто баксов стоили, между прочим.

Вот так вот, — были дни весёлыя…

Где, кстати, едем?