Золотая Ригма

Подбежавшие медвежата, видя, что мать не прогоняет пришельца, робко приблизились к нему. Вскоре вся семья мирно бродила по кедрачу в поисках шишек. Белогрудый был полон сил, встреча с матерью приподняла его настроение. С проворством, присущим только молодому медведю, он быстро взобрался на самую макушку кедра, где крупными гроздьями висели золотистые шишки, и начал сбрасывать их на землю. Медведица быстро оценила находчивость своего старшего сына. Она подозвала медвежат, и они втроем принялись за еду. Собрав несколько шишек в кучу, медведица расплющивала каждую шишку зубами, затем когтями выбирала из нее орешки, тщательно их разжевывала и с наслаждением проглатывала. Медвежата следовали ее примеру, но у них это получалось медленнее. Когда Белогрудый спустился на землю, ему досталась всего пара шишек, но это нисколько не огорчило его и он тут же полез на следующий кедр. Раздвоенная вершина дерева оканчивалась тонкими ветвями, на конце которых держались шишки, и добраться до них Белогрудый не мог. Тогда, укрепившись в развилке более толстых сучьев, он подгрыз одну из ветвей, особенно обильную плодами, и, уцепившись за нее когтями лапы, начал тянуть к себе. Ветвь с громким треском сломалась и полетела на землю, за ней последовала вторая, затем третья. И опять Белогрудому мало что досталось. Пришлось лезть на третий кедр. Это было могучее трехсотлетнее дерево в расцвете плодоношения. Его густая вершина, напоминающая перевернутый веник, была усыпана сотнями шишек. Забравшись на вершину, Белогрудый распластался на ней и лапами начал колотить по ветвям. Шишки градом посыпались на бродивших внизу медвежат. Они так больно ударяли малышей по спинам, что медвежата жалобно взвизгивали и удирали в кусты, чтобы затем с удвоенным аппетитом наброситься на желанное лакомство. Как ни быстро расправлялись медведи с шишками, кое-что на этот раз перепало и Белогрудому.

Утолив голод, семейство разлеглось на мягкой сухой подстилке из хвои.

Медвежата стали неразлучными друзьями своего старшего брата. Они заигрывали с ним, спешили к нему, когда он находил вкусную пищу, и Белогрудый добродушно делился добычей с ними. Только отношение к нему матери не становилось нежнее.

Так в течение всей осени бродили они совместно по тайге, добывали корм и отдыхали, удивляя своими следами охотников. Когда наступила пора ложиться в берлогу, мать прогнала Белогрудого и он ушел к своему старому кедру.

Какой медведь не любит меда…

Прошло несколько лет. Белогрудый стал взрослым, сильным зверем. Его густая черная как вороново крыло шерсть лоснилась. Белое пятно на груди расширилось и стало похоже на силуэт летящей чайки. Длинная шерсть делала шею непомерно широкой. Крепкие, круто загнутые острые когти позволяли ему в поисках пищи взбираться на самые высокие деревья. Он не любил общества себе подобных, держался отшельником, и лишь в первые месяцы лета его можно было увидеть рядом с самкой. Больше всего Белогрудый боялся человека, тигров и крупных бурых медведей.

Если Белогрудому случалось отыскать гнездо диких пчел в дупле какого-нибудь толстого старого дерева, колоссальную работу проделывал косолапый, прежде чем добирался до лакомой пищи. Иной раз он часами сидел на дереве, обхватив ствол лапами и прогрызая древесину, чтобы извлечь из дупла кусочек сотов, истекающих душистым медом. Крылатые защитники беспощадно жалили его в нос, губы и уши, пробирались сквозь шерсть к животу и груди, где шкура была тоньше и нежнее. Однако гнезда диких пчел встречались редко, иногда ему приходилось довольствоваться гнездами ос. Правда, там не было меда. Но личинки были тоже вкусны.

Бродя по липнякам, Белогрудый как-то вышел к пасеке. Тонкое чутье зверя еще издали уловило сладковатый медовый дух, источаемый улейками. Потоптавшись на месте, Белогрудый не решился зайти с ходу на пасеку, но и уйти прочь не хватило воли. Дождавшись ночных сумерек, медведь пошел вокруг пасеки, прислушиваясь и принюхиваясь. На его счастье пасечник отлучился на пару дней в деревню, и на пасеке никого не было. Крадучись, словно за каждым кустом его подстерегал враг, Белогрудый зашел на пасеку, подошел к крайнему улью, обнюхал его и поцарапал леток когтями. Сперва он пустил в ход зубы, полагая, что соты, как и в дереве, спрятаны под толстым слоем древесины. Но ненароком столкнул с улья крышку и, запустив лапу внутрь, выбросил на траву сразу две рамки с сотовым медом. Сонные пчелы густо облепили рамку, но Белогрудый не обращал на них внимания. С жадностью, довольно урча и потирая лапой обкусанный нос, поедал он мед вместе с восковыми сотами и сидящими на них пчелами. Покончив с одним ульем, он перешел к другому, затем к третьему, четвертому, пятому… Теперь он знал, как нужно сбрасывать крышку и доставать соты. Первый раз в своей жизни Белогрудый так наелся меда, что у него заболел живот.