Золотая роза с красным рубином

По завершении воскресной службы в большом Успенском соборе астраханский воевода преклонил крупную темноволосую голову перед архиепископом Пахомием. И, хотя ожидал неприятного разговора, всё ж поморщился, когда услышал ни то просьбу, ни то предупреждение:

– Зайди ко мне, сын мой, – промурлыкал от удовольствия гладколикий и моложавый Пахомий.

Воевода молча последовал за ним, вышел через служебную дверь собора во двор Троицкого монастыря. Он гадал про себя, какую ж пакость изготовил ему изворотливый ум архиепископа. Они были ни в ладах, и с давних пор, после случая, когда воевода с многочисленными гостями в пьяном веселье лихо возвращался с охоты, погнался за зайцем и потоптал копытами лошади только что пошедшие в рост первые виноградники в монастырском поместье. Склочник, как все малороссы, Пахомий нажаловался патриарху и царю, и воевода получил тогда из Москвы весьма неприятные, резкие послания и выговоры.

Архиепископ приостановился у куста роз, потрогал ветку с радующими глаз молодыми зелёными листочками.

– К сожалению, я не могу не сообщить о таком событии государю, – мягко и почти ласково начал он. – Вверенную мне паству тревожат слухи о причинах бездействия местных властей при откровенных и вызывающих разбоях калмыка Сенчи. Поговаривают, ты позволяешь безнаказанно пленять и угонять православных, чтобы тайно получить долю с государева выкупа за них.

Воевода слегка вздрогнул, качнулся от внезапного приступа слабости в коленях. Пахомий будто не заметил этого, продолжил с елейным сладкозвучием:

– Сам знаешь, какое наказание государь уложил воеводам, когда русских православных людей отдают на произвол диким иноверцам, – в голосе его прозвучало одобрение такой строгости мер царя Алексея. – Казнь смертная. А при наличии оправдательных причин лишение наград и высылка в Сибирь.

Холодный пот прошиб воеводу, когда он вдруг сообразил, в какую западню попадает из-за этого дела и как крайне ограничен во времени для разрешения его в нужном себе направлении. На Москве настроения были неопределёнными, чернь волновалась приготовлениями к большой войне с Польшей или Швецией, переменами в окружении царя, где появлялись люди новые, немосковские, ценимые за ум, люди жёсткие и требовательные. При таких настроениях могут и не разобраться, дать ход доносу, а враги, дующие на угли, чтобы раздуть костёр, всегда найдутся.

– Три недели, – хрипло попросил он архиепископа. – Дай мне три недели.

Тот оторвал и неторопливо растёр в ладонях зелёный листочек с куста роз. Поднял ладони к лицу и прикрыл глаза веками, глубоко вдохнул нежный запах весенний свежести. Воевода мысленно посылал его ко всем чертям, напряжённо ожидая, что скажет этот прохвост в чёрной рясе.

– Две недели я, пожалуй, сдержу эти слухи, – наконец заговорил Пахомий, точно мурлыкал кот, который наконец-то загнал в угол увёртливую мышь. – Но стоить это будет мне больших трудов.

– Я много дам за такие труды, – подавленно, но и с некоторым облегчением выдавил из себя воевода.

– Послушание, сын мой, – с удовольствием потребовал Пахомий, – послушание мне и патриарху. – Затем огорчился, взором окидывая монастырский двор. – Мне, слава богу, ничего не нужно. А вот монастырю требуется всякое подновление.

– Подновим, – с натянутой улыбкой согласился воевода. – За счёт казны и сделаем. – Тут же спохватился и поправил себя: – За счёт моего содержания тоже, разумеется.

Не прошло и получаса, а легконогий аргамак воеводы нёс его от крепости к окраине города, оставляя позади на улицах дробный перестук хорошо подкованных копыт. День был ясный. Дул слабый ветерок, и призрачные тени небольших облаков медленно ползли по земле и по всему, что на ней росло и двигалось. Легко обгоняя их, воевода сразу за городом ответвлением от большой дороги проскакал к рощице дубов и лесного ореха, направил коня к вершине покрытого травой пригорка и там приостановил.

С пригорка хорошо обозревалось широкое поле, по которому рассыпались стрельцы первого, лучшего в Астрахани полка, выведенного для выучки молодёжи. У дальнего края поля, где собралось много всадников, ухнула холостым зарядом пушка, ей ответили выстрелы из десятков мушкетов и пищалей, нацеленных в предполагаемых врагов. Но воеводу красочное зрелище красных кафтанов и белых облаков порохового дыма не занимало, он выискивал глазами нужного ему человека. Различил его неподалёку от рубящих на скаку соломенные чучела и лозу. Там всадник с кинжалом и затупленной саблей отбивался от троих малоопытных наездников. Первый отпрянул от конца сабли и опрокинулся с седла, повис, застряв сапогом в бронзовом стремени. Всадник без промедления кольнул остриём кинжала подвернувшийся круп лошади другого противника, и она взвилась, сбросила нападающего, который тут же вскочил, отпрыгнул от копыт, затем бегом погнался за конём в другой конец поля. Третий смалодушничал и, признавая неизбежность поражения, отъехал в сторону.