- Отсидись дома. Грипп, свинка, вывих... ну, не знаю, что еще, - но отсюда ни шагу.
- Мигрень... - прошептала Алла. - А как же Полина?
- Ограничь контакты до минимума. Сюда не пускай, по телефону ничего не вякай. Помни, она вроде чумная, и всякое соприкосновение с заразой смертельно опасно. - Геннадий потрепал Аллу по старательно отретушированной щеке. - Ты - девочка сообразительная, сориентируешься.
- Скажи, Ген, она не очень пострадает?
- Кто? Твоя подружка, что ли? Это от степени посвященности в дело. Будет сидеть по-тихому, не совать носа куда не надо и молчать - съедет на тормозах.
- Да она ничего вообще не знает. Вся в личных переживаниях, ни капли желания вникать в бизнес... Глеба жалко.
- С этим гусем ничего не будет. Перья пообщиплют маленько и поставят на место. Зарвался. Он сам разберется, что лучше - десять лет схлопотать или шлангом прикинуться. Не волнуйся - на хлеб и воду ему с женой в любом случае хватит. Крафт за каждым участником операции приглчдывает, все предусмотрел. Всем сестрам по серьгам. В зависимости от усердия.
- А мы, Геночка? С нами-то как обойдется?
- Хватит нюни распускать. Выполняй задание. А пока будешь с мигренью валяться, просмотри каталоги недвижимости. Кажется, тебе понравилось на Ривьере.
...Аллу терзали противоречия. На "Оникс" обрушились кошмарные неприятности. Фирму разорили, Ласточкина подставили. Глеб пропал, Полина, обезумев от страха, металась в полном неведении. Стоная по телефону от выдуманной боли, Алла и в самом деле едва удерживала слезы. Да, она хочет стать хозяйкой виллы на Лазурном берегу. да, ей совершенно наплевать, из чьих кубышек получают сообщники мужа деньги. Одна шайка-лейка, что правительство, что "теневики". Все рискуют, все подличают, все готовы сожрать друг друга, жалеть некого, а заботиться стоит только о себе. И чтобы сыну было на что опереться в жизни. Полина сама не девочка, знала, во что лезла, если красивую жизнь с такой жадностью заглатывала. Алла и так сделала для неё очень много, дав понять, что Крафт - запретная зона и нечего соваться в мужские разборки. Следует лишь проявить подлинную женственность: отойти в сторону, не мешая мужчинам свести счеты. Но этого, похоже, Полина делать не собиралась.
- О, черт! - Алла на всякий случай стянула шарфом голову. - Она так старательно внушала себе недомогание, что чувствовала себя совершенно разбитой. У дивана валялись журналы с видами средиземноморского побережья, но Алле не хотелось даже смотреть на них. Она изо всех сил подавляла в себе ощущение совершающейся ошибки. Роковой ошибки, которую ещё можно исправить. Она приводила себе все новые и новые аргументы в пользу собственного невмешательства в происходящее. Но в голову упорно лезли неотвязные мысли: что с Полиной? С Глебом? Как буду я загорать у собственного бассейна в Ницце, зная, что на московском кладбище осталась могилка с обидно коротким интервалом в громоздких цифрах...
Алла застонала, почувствовав, как вгрызается в её мозг самая настоящая, без дураков, головная боль. Промелькнула жуткая мысль: это навсегда, от этого не будет избавления, потому что каждого ждет расплата...
Глава 13
Соня вторые сутки дежурила в отделении интенсивной терапии. Она обжилась, приучила себя дважды в день спускаться в буфет, ломящийся от разнообразной, невиданной ранее в больничных условиях снеди, дремать на обитом вишневым дерматином диванчике в закутке коридора. Здесь, рядом с дверями дамского туалета, на котором белела косая надпись мелом: "Леди, просьба не курить в сортире", стоял густой запах дыма. Некурящая Соня была до сих пор уверена, что не переносит сигаретный дым, и в подобных удушающих условиях немедленно скончается от приступа астмы. Но, оказалось, ни дым, ни сон на диване, ни прочие физические лишения, такие, как отсутствие возможности принять душ перед сном и переодеться в свежую пижаму, вымыть волосы персиковым шампунем, почитать любимую книгу - ничего не значат в сравнении с обрушившейся бедой. Хрупкая Соня оказалась семижильной.
Соня чувствовала себя маленькой девочкой, потерявшейся на вокзале чужого города и оказавшейся вдруг у заветной двери. Надо было долго-долго сидеть, глядя на матовое стекло с красным крестом, молиться кому-то, просить высшие силы о великом благоволении, и тогда двери распахнутся, в них появится человек - единственный в мире, самый родной, самый нужный.