Золотая рыбка. Часть 1

Дональд поднимает взгляд — задумчивый, мечтательный, отблеск костра чертит на его лице причудливые узоры.

— Я хочу работать, — жалобным тоном произносит он.

— Кто мешает? — сочувственно отзываюсь я.

— А вы сможете спать под стук машинки?

— Ради тебя мы на все согласны, — великодушно отвечает Лацо.

— Что это ты собираешься печатать? — интересуется Хмурый, ничего не знающий про творческие муки Дональда.

Дональд бросает на меня обиженный взгляд.

— Ты ему не сказала?

— О чем? — с невинным видом спрашиваю я.

— Значит, не сказала, — сокрушенно качает он головой. — Тогда о чем вы там говорили? И вообще, где вас так долго черти носили?

— Мы были в кино, — бросаю я и, желая пресечь дальнейшие расспросы, поворачиваюсь к Даниэлю: — Мой друг пишет роман.

— Ясно, — кивает Хмурый и спрашивает: — Вместе с Дональдом?

Лацо разражается неприличным хохотом, я пинаю его в лодыжку. Он, сграбастав меня в охапку, перебрасывает через костер. Я лечу, не дыша, пока меня не подхватывает Дональд и, опустив на землю, тотчас прячет голову, поскольку я жажду мести. Затем поспешно вздевает обе руки кверху в знак того, что сдается. Коллеги не любят сражаться со мной, поскольку я избегаю ближнего боя, стараясь держать дистанцию в поединке с мужчинами, превосходящими меня весом и силой. Я предпочитаю пускать в ход ноги. Когда взлетаешь в воздух, чтобы вмазать ногой, тут уж не соразмеряешь силу. Поэтому мои противники решают капитулировать. К тому же Дональд начинает впадать в транс — верный предвестник вдохновения. В полной прострации бродит по Лужайке, не замечая, что вот-вот угодит в костер. Счастье, что вовремя успевает свернуть в сторону.

Лацо воюет с Даниэлем, но борьба односторонняя: ковбой держит в руках два полных бокала, один из которых пытается навязать Хмурому, а тот отказывается. Лацо не унимается, и я спешу Даниэлю на выручку. Пробую, что там за жидкость. Джин! Как давно я о нем мечтаю! Я с наслаждением опрокидываю в себя содержимое бокала.

Раздается стук машинки, тарахтящей, как пулемет; нетерпеливые пальцы Дональда не щадят клавиш. На бумаге рождаются строка за строкой, и, проходя в дом, я слышу, как Дональд сам себе диктует. Он не отрывает глаз от листа бумаги, опасаясь, как бы не заехать за поля и тем самым не пустить по ветру ценные мысли. Метод в принципе правильный, но у него один недостаток: Дональд часто делает опечатки; в таких случаях, бормоча проклятия, он исправляет ошибку, затем, разогнавшись, нещадно терзает многострадальную машинку… до очередной опечатки.

Когда, приняв душ, я ныряю в постель, творческое неистовство Дональда достигает апогея и пулеметный стрекот слышен даже в моей комнате. Я натягиваю на голову одеяло, на чем свет стоит кляня Дональда. Только и слышно: тук-тук-тук-туктуктук, щелк, щелк, черт тебя побери; краткая пауза, затем все повторяется сначала. Эмоциональные вставки весьма однообразны.

Разнообразия ради отворяется дверь, и по голосу Хмурого я чувствую, что он улыбается.

— Спишь?

— Уснешь тут!

— Он и вправду пишет роман?

— Клянется и божится, что да. Тебя это удивляет? Признаться, я и сама не ожидала, хотя Дональд давно грозил разрешиться шедевром. Ты ведь ничего о нас не знаешь. Дональд — мой друг, и, пожалуй, единственный. Ему можно поплакаться в жилетку, перед ним нет нужды постоянно строить из себя этакого суперсыщика в юбке. Дональд — человек совершенно необыкновенный, и если он вдруг взялся за сочинительство, то результат наверняка будет ошеломляющим. Поэтому от нас требуется скоротать бессонную ночь с должным пиететом.

— С пиететом все в порядке. — Хмурый усаживается рядом со мной. — Но объект преклонения я, вероятно, вправе избрать самостоятельно.

— Лишь при условии, что на долю моего друга-сочинителя тоже кое-что останется.

— Договорились. Я хочу спать здесь. С тобой.

— Я слышала из твоих собственных уст утверждение, будто ты любишь спать только один.

— Вкусы меняются. Теперь бессонная ночь под стук пишущей машинки для меня предел мечтаний.

Даниэль укладывается рядом со мной, заложив руки за голову. Я пристраиваюсь у него на плече, он отводит мои волосы от своего лица, и рука его, продолжая движение, ласкает меня.

И тут я совершаю промах.

— Скажи, тебе что-нибудь говорит имя Хольден? — спрашиваю я. — Йон или Любош Хольден?

Даниэль замирает, но всего лишь на мгновение. Затем вскакивает столь резко, что я отлетаю в сторону. Схватив меня за плечи, он кричит мне прямо в лицо:

— Как ты узнала?

— В чем дело? Рехнулся ты, что ли?

Отпустив мои плечи, Хмурый включает свет. Пристально вглядывается мне в глаза. Постепенно лицо его смягчается.

— Мне так хотелось уберечь тебя от этого, — с улыбкой говорит он.

— От чего на сей раз? Любопытно узнать, зачем ты пудрил мне мозги, когда я впервые поинтересовалась бандой мотоциклистов? Навешал лапши на уши, вместо того чтобы честно поделиться информацией. Почему?

— Потому что ты заинтересовалась рокерами в связи с Мартином.

— Ну и что?

— Длинная история…

Я пожимаю плечами:

— Времени у нас навалом.