Золотая рыбка. Часть 2

Хольден готов броситься на калеку, но внезапно передумывает. Похоже, нам обоим приходит в голову одна и та же мысль, обоих нас переполняет отчаяние и ненависть. Он отнял у меня Даниэля, а я лишила Хольдена того, что мнилось ему властью. Расплатой за это может быть только смерть.

Кто-то берет меня железной хваткой и отрывает от Хольдена. Я успеваю заметить, как Квазимодо наступает на руку Хольдена, сжимающую оружие.

Тщетно я пытаюсь вырваться из объятий Патрика. Хольден садится на полу, одна рука его безвольно висит вдоль тела, другой он массирует горло. Он переводит взгляд с меня на Квазимодо, а затем куда-то мне за спину. И тут я тоже замечаю их: Конрада, Мартина, Луиса, Стива, Рюля. Выходит, все они были здесь. Ждали Хольдена.

Квазимодо рывком поднимает своего врага с пола и улыбается.

— Ты меня, конечно, не помнишь. — Голос его звучит почти бесстрастно. — Ведь я всего лишь один из многих. Видишь, как отделали меня твои подручные? За это они заплатили сполна. Нет в живых того, кто швырнул камень в ветровое стекло моей машины. Умер и тот, кто позднее снова переломал мне кости. Распрощались с жизнью и те двое, которые по твоему приказу пытали отца Беллока. Ты тоже умрешь, и на лбу у тебя останется моя метка: «Юстиция». Да, это я, урод и калека, вершу над тобой суд.

Йон Хольден трясет головой, словно отказываясь верить своим ушам. На лысине его поблескивают капли пота, глаза сузились в щелки, лицо искажено злобной гримасой. Вырвавшись из рук Квазимодо, он бросается не к лестнице, а на меня, но Квазимодо делает ему подсечку. Хольден растягивается на полу. Для него все кончено.

Патрик отпускает меня, и я со всех ног бегу к Даниэлю. В палате меня встречает все та же картина: приборы оживленно пощелкивают и попискивают, а Хмурый без сознания.

В палату гуськом заходят остальные. Мартин, не так давно являвший собою столь же безотрадное зрелище, с трудом сдерживает слезы.

Элла не плачет. Ее самообладание поразительно. Молча сидим мы по обе стороны кровати, не сводя глаз с Даниэля. Маски на лице уже нет, он дышит свободно, но капельница по-прежнему подсоединена к руке. Я касаюсь его теплых пальцев, он на миг приподнимает веки и снова проваливается в сон.

Под вечер Даниэль просыпается, открывает глаза, узнает нас. Лицо его озаряется улыбкой, но даже это утомляет его, и он снова засыпает.

В палату заглядывает сестра, зовет меня к телефону.

— Чуть не забыл тебе сказать, — слышу я голос Патрика. — Один из арестованных проговорился, что в твою машину подложена взрывчатка. Надеюсь, это был последний сюрприз. Я уже распорядился вызвать саперов…

— Но ведь машина стоит у входа в полицию!

— Ну и что с того? — тихонько смеется Патрик.

Несколько ошарашенная, я понимаю, что он прав.

Когда я возвращаюсь в палату, Элла сидит на краю постели, припав головой к плечу отца. Даниэль гладит ее по спине, глаза его закрыты. При моем появлении он вскидывает взгляд и улыбается.

— С тобой все в порядке? — хрипло спрашивает он.

— Какой, к черту, порядок! — отвечаю я. — Кофе сварить некому, ужин никто не готовит, посуду не моет…

— Потерпи немного, — утешает меня Даниэль и просит пить.

Потом он снова засыпает, и мы покидаем больницу. Такси мчит нас по ночному городу, Элла через боковое стекло разглядывает улицы, залитые неоновым светом реклам и вывесок. Машина останавливается на красный свет, и Элла, вдруг встрепенувшись, указывает мне на стенку телефонной будки:

— Смотри, Ден!

К стене приклеен плакат: забавный пес разлегся на земле, вытянув сонную морду, уши поникли, но один хитрый глаз приоткрыт. Такси рывком берет с места, однако мы успеваем прочесть надпись под рисунком: «Юстиция дремлет, но не спит!»

Дома мы с Эллой сразу же ложимся, но как тут уснешь, когда из-за стены несется оглушительная какофония хард-рока. Соседи явно не теряют времени даром. И то правда, им надо торопиться, скоро лету конец, впереди новый учебный год. Если, конечно, прошедшие месяцы не считать учебой.

Элла спит, а я, лежа с ней рядом, таращусь в потолок, пока не начинает светлеть выходящее на восток окно.