Золотая середина. Как живут современные шведы

В 1998 году я впервые увидела фильм Аллы Суриковой «Хочу в тюрьму», и он мне понравился. Я читала кислые рецензии на него и скорее соглашалась с весьма умеренной оценкой его художественных достоинств. И все-таки было в этой ленте что-то, что меня привлекало. Я посмотрела ее еще пару раз и поняла, что. Во-первых, замечательный актер Владимир Ильин, вернее, достоверный образ его героя – умельца-бедолаги. А во-вторых, мне стало интересно, откуда в голове авторов родилась эта странная фантазия – суровое место исполнения наказаний преступников, похожее на пансионат. Я, конечно, знала законы художественного преувеличения. Но что дало повод? «Буду когда-нибудь в Скандинавии, навещу тюрьму», – пообещала тогда я себе.

Однако, приехав десять лет спустя в Швецию, я об этом намерении забыла, а когда вспомнила, было поздно: времени на организацию такой экскурсии уже не оставалось. «А жаль, – подумала я, – эта тема могла бы внести еще одну краску в палитру моих впечатлений о стране».

Однажды мой студент Бьёрн, узнав, что я хотела бы побывать в рядовой шведской семье, передал мне приглашение своей мамы на обед. Я думала, что мы будем за столом втроем, но еще в прихожей поняла: будут и другие гости. Бьёрн посмотрел на куртки, висевшие на вешалке, и со словами «Кто это?» поспешил в гостиную.

За столом сидели двое мужчин. Один, лет 40, чисто выбритый, аккуратно причесанный. Другой, лет 25, с модным «ежом» на голове и серьгой в ухе. Тот, что помоложе, показался мне на кого-то похожим, впрочем, долго гадать не пришлось. Мой Бьёрн с криком «Гуннар!» кинулся к гостю. И когда головы их оказались рядом, сомнения исчезли: это были братья.

Я оказалась в некотором замешательстве. О том, что у Бьёрна есть брат, я знала. Но он рассказывал, что тот баловался наркотиками, потом стал помогать их распространять. А кончилось дело большой бедой: его судили и дали тюремный срок.

– Это мой старший сын, – счастливым голосом сказала мама. – Вот, пришел на обед.

Я молчала, боясь что-нибудь спросить. Но Гуннар держался как ни в чем не бывало.

– Вас что-то удивляет? – с легкой усмешкой спросил он. – Вам, наверное, рассказали, что я сижу в тюрьме.

Я кивнула.

– Так я действительно сижу в тюрьме, – он улыбнулся. – Просто у меня сегодня день свидания с семьей.

Второй мужчина, сидевший до того в молчании, наконец заговорил:

– Да, это правда. Он приехал домой на обед. А я его сопровождающий (как я поняла, у нас это называется тюремным надзирателем).

– Там у них был карантин, – радостно объясняла мама, – и мы считали, что его сегодня не выпустят. Но вчера карантин сняли.

Я себя чувствовала очень неловко в этой щекотливой ситуации. О чем говорить с преступником, сидя с ним даже не за решеткой, а в расслабляющей домашней обстановке? Я начала какой-то общий разговор о том, что вот первый раз в Швеции, что мне нравится ее природа…

– А о шведской тюрьме не хотите что-нибудь узнать? – вдруг прервал меня Гуннар.

– Хочу! – горячо ответила я.

– С чего начать, с хорошего или плохого? – спросил он.

– Ну, как положено. Если есть две новости – хорошая и плохая, – начинают обычно с плохой.

– Ладно. Тюрьма – это не самое лучшее место для жизни. Потому что ты лишен главного – свободы.

– Да уж, за решеткой, конечно, хуже, чем на воле, – поддакнула я.

– Ну, решеток-то у нас нет, – заметил он.

– Окна без решеток? – я вопросительно посмотрела на «сопровождающего».

– Да, на окнах решеток нет. А повредить их нельзя – они из небьющегося стекла.

– Так вот, когда я понял, что теперь мне за этим неразбиваемым окном предстоит провести три года, я впал в глубочайшую хандру. Дальше пошли другие «приятные» открытия. Моя девушка передала мне цветок в горшке – передачу не пропустили. Приятель принес пачку сигарет – тоже не разрешили передать.

– Цветы, сигареты и вино принимать не разрешается, – подтвердил надзиратель. – Там могут быть спрятаны наркотики.

– Хотя бы соседи по камере попались нормальные? – спросила я.

– Соседи? – переспросил Гуннар. – Но я живу один.

– Почему такое исключение?

– Не исключение. Все заключенные имеют каждый по комнате, – он усмехнулся. – Впрочем, какая эта комната – так, комнатушка: шесть квадратов. Да и мебели по минимуму: стол, стул, полка для книг, платяной шкаф, раковина, ну и, конечно, кровать. Матрац, правда, хороший, белье меняют часто.

– Телевизор забыл, – напомнил надзиратель.

– Ну да, телевизор старенький.

– Ну и, конечно, унитаз, – напомнила я.

– Унитаза мне еще в камеру не хватает! – возмутился Гуннар. – Он, слава богу, в туалете в коридоре, там же, где душ.

– И что, туда можно выходить в любое время?

– Днем – да. А ночью, когда дверь камеры закрывают, только в сопровождении охранников.

– Что для вас все-таки самое неприятное?

– Дисциплина и «антинаркота». Знаете, я только в тюрьме понял, какое это огромное благо – распоряжаться своим временем, делать, что хочешь. А тут – все по звонку: работа, учеба, спорт. Да еще эти дурацкие программы вроде «борьбы с наркотической зависимостью» – «антинаркота», – он покосился на сопровождающего.