Золотая шпага

– Не понимаю, – сказала она наконец в великом недоумении. – Солдаты в голубых мундирах идут многодневным маршем из Польши в Петербург. Солдаты в красных мундирах идут из Петербурга в далекую Варшаву. Сколько сапог истреплют, сколько по дороге бесчинств сотворят!.. Не лучше ли бы просто красные мундиры отвезти из Петербурга в Варшаву, а голубые – в Петербург?

Он засмеялся, поцеловал ее:

– Ты прелесть! Просто рождена быть стратегом.

Она просияла:

– Правда же, так лучше?

– Конечно, – подтвердил он серьезно. – Только, пока их мундиры будут везти, как бедным солдатикам ходить по улицам Петербурга голыми?.. Ведь уже холодает.

Субботними вечерами к нему приходили друзья. В большинстве это были офицеры, с которыми он подружился в Русско-турецкую войну и кампанию 1812 года. Теперь, когда он перебрался в столицу, бывшие боевые соратники отыскали старого товарища.

Одним из ближайших друзей стал Алябьев. Храбрый офицер, он, однако, уже тяготился службой в армии. Война окончилась, врагов изгнали из пределов Отечества, теперь можно было полностью отдаться любимому творчеству – музыке. Однако казарменное существование глушило вдохновение.

– Сыграй что-нибудь, – попросил Засядько.

Алябьев, улыбаясь, подошел к роялю. Собравшиеся друзья многозначительно переглядывались. Алябьев уже предупредил их, что сумеет вышибить слезу из железного генерала. Это было весьма рискованное заявление, ибо Засядько сдержанно относился к фортепьянной музыке.

Алябьев положил руки на клавиши. Прозвучали первые аккорды… И все увидели, как встрепенулся Засядько. Даже сделал шаг вперед, но опомнился и замер. Только лицо вдруг побледнело.

А комнату наполняла никогда ранее не слышанная мелодия. Призывная и одновременно печальная, словно говорила она о жизни храбрых и сильных людей, которые постоянно смотрят смерти в глаза и часто не возвращаются с поля брани…

За свiт встали козаченькi
В похiд з полуночi,
Заплакала дiвчинонька
Своi яснi очi…

Все стояли молча, внимательно вслушиваясь в слова незнакомого языка, однако музыка не знала языкового барьера. Перед слушателями словно бы проходили колонны легендарных спартанцев или овеянные славой римские легионы. Шли в бой против неисчислимых сил варваров, чтобы погибнуть на земле и воскреснуть в песнях и легендах…

Когда Алябьев опустил руки и наступила тишина, Засядько подошел к другу, обнял его за щуплые плечи. Глаза генерала были полны слез.

– Спасибо, дружище! Откуда это сокровище?

– Понравилось? – спросил Алябьев, нервно поправляя пенсне и оглядываясь на собравшихся.

– Где ты услышал эту вещь?

За композитора ответил другой участник войны 1812 года, Сергей Глинка:

– Можете поздравить Александра Александровича с завершением огромной работы. Он заканчивает подготовку к изданию сборника малороссийских песен. Насколько я знаю, это будет первое такое издание в России.

– Правда? – спросил Засядько.

– Правда, – ответил Алябьев смущенно. – Собственно, собрал песни Максимович, я только немножко обработал их и подготовил к изданию. Боюсь только, что будут хлопоты с разрешением к печати.

– Как будет называться сборник? – поинтересовался Засядько.

– «Голоса украинских песен».

– Обязательно приобрету.

В этот момент от двери раздался сильный звучный голос:

– И я тоже!

Все оглянулись. На пороге стоял крепко сложенный рослый мужчина лет сорока – сорока пяти. У него было красивое мужественное лицо воина. Правую щеку пересекал старый шрам.

Засядько поспешил навстречу другу, который посещал его в каждый свой приезд в Петербург.

– Знакомьтесь, друзья, – сказал Засядько, обращаясь к присутствующим, – мой старый друг, граф Огинский.

Огинский взглянул на гостей. Большинство из них знал, а о некоторых слышал. Ныне литераторы и композиторы, в 1812 году они, сражаясь против Наполеона, ратоборствовали и с польскими полками, шедшими под знаменами императора, который обещал Польше независимость. Жуковский воевал под Бородином, Батюшков ранен при Гельсберге, князья Вяземский и Шаховской служили в казаках, Глинка и Карамзин – в ополчении.

– Я зашел проститься, – сказал Огинский. – Еду во Флоренцию. На этот раз, видимо, надолго. Что-то разболелись старые раны, ночами не сплю…

Он оглянулся на открытое фортепьяно, помедлил:

– Ладно… Сыграю на память, никто еще не слышал в новой обработке. Видимо, это моя лучшая вещь…

Сел, взял первые аккорды. Слушатели затихли в почтительном молчании. Они знали графа Огинского, боевого соратника мятежного генерала Костюшко, активного участника восстания против России, бывшего депутата знаменитого четырехлетнего сейма. Многим этот политический деятель был известен и как композитор, автор военно-патриотических песен и маршей.