Золотая шпага

– Поплывешь со мной. Ты один при мундире.

– Слушаю, ваше благородие!

Две пары дюжих рук ухватились с двух сторон, стянули лодку в волны. Солдаты запрыгнули и поспешно сели на весла. Засядько стоял на носу, досадовал, что нет при нем подзорной трубы. Что-то очень странное чудилось в этом чистом и ухоженном корабле!

Солдаты, несмотря на усталость, кувыркались в волнах, а те, кто умел плавать, вовсю показывали свое умение, заплывая от берега на глубокое. Впрочем, дно понижалось так медленно, что надо было пройти с версту, чтобы дно ушло из-под ног вовсе.

Гребли не очень умело, мешали друг другу, сцеплялись веслами. Афонин попробовал командовать, но, встретившись со строгими глазами Засядько, пристыженно умолк. Наконец кое-как уловили ритм, приспособились друг к другу, лодка пошла быстрее.

Корабль медленно дрейфовал под едва заметным ве­терком. Даже не ветерком, а движением воздуха. Он был тих и безмолвен, и чем ближе подходила лодка, тем неспокойнее становилось на душе. Солдаты уже примолкли, настороженно посматривали на встревоженные лица Засядько и капрала.

Афонин, опережая капитана, заорал:

– Эй, на корабле! Заснули все? Эй!

Никто не отзывался. Лодка подошла к самому кораблю, и первое, что пришло Засядько в голову, он осмотрел корпус, все-таки на морях бушуют войны, впрочем, как и на суше, но ни следов от пуль, ни от шрапнели, как и других повреждений, не оказалось. Корабль был новенький, недавно спущенный на воду.

– Перепились все? – предположил Афонин.

– Всяк по себе других мерит, – отозвался один из солдат с издевкой, пытался шуткой снять нервозность.

– Могут и спать, – огрызнулся Афонин, не поворачиваясь. – Знаю таких, кто даже в дозоре… Ваше благородие, что делать? Так не взберешься!

– Поплыли вокруг, – велел Засядько.

Они дважды обошли корабль, стучали веслами в борта, но тот оставался глух и безмолвен. Один из солдат вдруг предложил:

– Тут веревка есть с крюком… Не пригодится?

Он разгреб тряпье на дне лодки, вытащил крюк с тремя загнутыми острыми концами. Засядько подергал веревку, малость подопрела, но – была не была! – закинул крюк наверх, подергал, убедился, что зацепился крепко, дал конец держать Афонину, а сам быстро полез вверх.

Хорошо, не фрегат или каравелла, подумал с облегчением, когда вскоре голова вынырнула над бортом. Если и скинут, до воды падать недолго, пузо не отобьешь…

Палуба выглядела такой же чистой, ухоженной, как и корпус. Ни души, только над головой лениво шевелятся подобранные паруса. Дверь вниз приоткрыта, ему почудился вкусный запах.

Выставив перед собой шпагу, он медленно начал опускаться по ступенькам. Они привели в отделанное дорогими породами дерева помещение, где на стенах были картины, на столе лежала карта и стояла чашка с темным напитком.

Засядько понюхал, запах кофе стал сильнее. Похоже, еще не остыл даже, хотя проверять не решился. Кто знает, что за кофе. Выпьет и тоже станет невидимым. Или вовсе исчезнет!

Он походил по каюте, заглянул в гардероб. Тщательно выглаженная одежда, дорогая обувь, изысканные головные уборы… На полке две шкатулки, богато украшенные серебром. Попробовал открыть, но заперты на ключи, однако в верхнем ящике стола обнаружил целую связку ключей всех размеров.

После ряда неудачных попыток открыл обе. Покрутил головой, даже дыхание перехватило. В одной – горка золотых монет, есть даже старинные, в другой – куча бумаг, документов, расписок, а на самом дне Засядько обнаружил удивительной красоты медальон на золотой цепочке. Чувствовалось, что работал большой мастер-художник, работал долго и тщательно, с любовью. Может быть, даже не на заказ, а для себя, настолько все оформление выглядит необычно и ярко. Даже не в рубинах и бриллиантах дело, хотя медальон ими усыпан, а в той удивительной симметрии и расположении, где чувствовалось, что создатель в него вкладывал свое сердце.

Он услышал далекий тревожный крик. Насторожился, но, когда крик повторился, узнал голос Афонина. С пистолетом в одной и шпагой в другой руке он выбежал наверх.

Сразу заметил, что берег отодвинулся, а снизу из-под борта раздался встревоженный крик:

– Ваше благородие! Лександр Митрич!..

– Что стряслось? – спросил он, наклонившись над ­бортом.

Солдаты обрадовались так, будто он вынырнул из царства мертвых и спас их тоже. Афонин заверещал:

– Ветер усиливается! Корабль уносит в море. Надо уходить, а то с такими гребцами нам только к русалкам подаваться!

Засядько занес было ногу над бортом, потом спохватился. Корабль уносит, а в море либо потонет, либо… да нет, все-таки утонет под ударами ветра, вряд ли благополучно пересечет огромное море до противоположного берега.

– Погодите!

Он исчез, бегом вернулся в каюту. Кто бы здесь ни путешествовал в роскоши, больше ему не увидеть свой корабль. Разве что на дне морском… А морской царь и без этого судна не последний бедняк.

Торопливо выбрал монеты, схватил медальон и поспешно вернулся. Солдаты вздохнули с облегчением, когда он спрыгнул в лодку. Афонин закричал срывающимся голосом:

– Гребите! Гребите скорее! Теперь уже ради наших шкур!