Золотая струна для улитки

Ручка, тетрадка и белый листок,
И на бумаге лишь несколько строк
О мире, о жизни и о семье,
О том, для чего я на этой земле,
И есть ли просвет в окружающей мгле,
Которая, будто бы зверя капкан,
Поймала, и держит, и рвет пополам.
Вы скажете, многим это знакомо…
Но больно! Так больно! И так одиноко!..

[19]

Кто автор этих печальных строк? Таинственный незнакомец, отбывающий наказание где-то под Иркутском, или сама Андреа? Его почерк – ее мысли.

…Да, чуть не забыл, что Вы думаете о зиме? Какое у Вас настроение? Вы любите холод, серость и лед? Напишите что-нибудь о себе…

Какое у Андреа настроение? «Февраль. Достать чернил и плакать…», пожалуй, подойдет, но звучит совсем уж безнадежно, а этому далекому человеку, похоже, жизнь опротивела еще больше, чем ей. Что она думает о зиме? Любит ли холод и лед? Да, она сама, как Снежная Королева. Хотя нет, какая из нее королева? Она, она… Андреа подходит к книжному шкафу, находит нужные строчки и старательно переписывает:

Светло-пушистая,
Снежинка белая
Какая чистая,
Какая смелая!
Дорогой бурною
Легко проносится,
Не в высь лазурную,
На землю просится.
Лазурь чудесную
Она покинула,
Себя в безвестную
Страну низринула.
В лучах блистающих
Скользит, умелая.
Средь хлопьев тающих
Сохранно-белая.
Под ветром веющим
Дрожит, взметается.
На нем лелеющем
Светло качается.
Его качелями
Она утешена,
С его метелями
Крутится бешено.
Но вот кончается
Дорога дальняя.
Земли касается
Звезда кристальная.
Лежит пушистая
Снежинка смелая.
Какая чистая,
Какая белая!

[20]

– Анечка, милая, вы опять витаете в облаках. Такая серьезная, нахмуренная! Просто Снежная Королева! – Доктор пытается шутить, укоризненно покачивает головой, а глаза усталые, грустные.

– Не угадали. Я – снежинка.

– Вот и прекрасно, – не замечает врач ее серьезности. – Снежинка должна летать, а вы топчетесь на одном месте и категорически не желаете оглядеться вокруг. Вот, например, на Пушкинской сейчас – ледяные скульптуры. То, что надо Снежинке. Сходите с Аллочкой в выходные, не пожалеете.

– Непременно. – Делать ей больше нечего! Что за радость от Биг-Бена, на котором не тикают часы? Чтобы увидеть застывшую сосульку, для которой остановилось время, Андреа достаточно посмотреть в зеркало.

16

– Посмотри в зеркало, Наташа. Что ты видишь?

Девочка в замешательстве.

– Нет, ты ответь, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты сама заметила разницу. Вот стою я, а вот стоишь ты. Что ты видишь?

Молчание.

– Наташа, ау!

– Руки, – неохотно выдавливает девочка.

– Правильно, руки. У меня руки, а у тебя?

Молчание.

– А у тебя молотильный станок, и сверху, и снизу. В ногах – это замечательно. В ногах дробь, повороты, страсть. А в руках? Что должно быть в руках?

Молчание.

– Пластика, Наташа, пластика. В ногах – страсть, в руках – все остальное. А у тебя огонь, вихрь, пламя и там, и там. Где мелодия, где гамма, где ритм? Все внизу. Наверху нет резкости, есть гордость, понимаешь разницу? Ладно, давай еще раз попробуем. Поставь «корону», отведи локти, теперь мысленно зажми в правой руке веер. Готова? И… Слушай музыку, захватывай пространство, не бросай руку, обводи полукруг. Стоп. Наташ, опять препятствие, опять стена. Все доводишь до упора, а зря. Должно быть место полету, фантазии, вееру, наконец. Я не вижу твой веер, ты его давно потеряла, еще на середине круга.

Девочка насупилась, но держится, не показывает подкравшихся слез, хоть и не привыкла к недовольству преподавателя.

– Наташа, надо что-то делать с руками. Для веера не нужен характер, нужны характеры. Представь, что ты балерина и танцуешь партию Одетты, и не надо изображать Кармен!

– Я не балерина! – неожиданно громко и горько выкрикивает девочка и выбегает из зала.