Золотая струна для улитки

Андреа наблюдает за пианистом. Что это? Он поет для нее? Или ей только кажется? Просто ей очень хочется, чтобы он пел для нее одной, смотрел на нее одну, думал только о ней.

Как странно! Чтобы остаться вдвоем, этим двум взрослым, зрелым личностям понадобилось оказаться в окружении дюжины людей.

Проницательная Пас нарушает идиллическое уединение, тронув сестру за плечо, что-то шепчет ей на ухо. Они выходят из гостиной, поднимаются на второй этаж, и в спасительной тишине спальни Пас задает вопрос, который мучает ее с момента возвращения Андреа:

– Кто этот человек, Анди?

– Я же сказала, Пас, – наш дирижер, – недоумевающий голос, отведенный взгляд, слегка покрасневшие уши.

– Что дирижер, я поняла. Только не ваш. Анди, твоя сестра, конечно, погрязла в своих заботах, но пока еще не выжила из ума. Я вижу, между вами что-то происходит, но не это главное. Моему старшему сыну уже четырнадцать, и он прекрасно ориентируется в Интернете. Хорхе хватило нескольких минут, чтобы проверить: квартета, в составе которого ты уже три года гастролируешь по миру, не существует и никогда не существовало в природе.

– А мама? – только и может выдохнуть Андреа.

– Мама не знает. Ты хочешь жить в воображаемом мире – я иду навстречу твоим желаниям.

– Спасибо. – Андреа физически ощущает, как стыдливые угрызения совести пробегают по коже крупными мурашками и стучатся в каждый закоулок ее плоти.

– Но это не может продолжаться вечно! – В шепоте Пас столько гнева и беспокойства! Испанский темперамент вот-вот возьмет верх над здравым смыслом, и придуманная Андреа история рассыплется под градом громких возгласов сестры.

– Пожалуйста, потерпи еще немного, – Андреа сжимает руку Пас. Если бы она могла, она бы зажала ей рот.

– Возвращайся, Анди. Слышишь? Я не знаю, что ты там делаешь, но явно не взбираешься на музыкальный Олимп! Твое имя мелькает в информации пятилетней давности. Что тебя там держит? Почему ты не уедешь? Кто тебя там ждет? Что?

Андреа знает, как успокоить разволновавшуюся сестру. Усыпить бдительность женщины, ратующей за семейные ценности и счастливую личную жизнь, можно одним-единственным словом. Обрусевшая испанка улыбается. Она думает о дирижере, который сторожит чужие дома, о сибирском заключенном, пишущем прекрасные стихи, и о маленькой девочке, что будет ждать ее у танцующего стекла. Андреа проваливается в свои мысли, уползает от сестры в спасительную раковину. Но прежде, чем плотно захлопнуть дверь, успевает заговорщически прошептать:

– Свидание.

19

Свидание не состоится, но Андреа об этом еще не знает. Все ее мысли сосредоточены за столиком на двоих в кафе на Пуэрта дель Соль.

– Как это переводится?

– Ворота солнца.

– Почему?

– Тебе нужна историческая справка или мои мысли?

Ее мысли Марату гораздо интереснее, но историю тоже можно послушать.

– В XV веке здесь был пригород и проходила городская стена с воротами, обращенными в сторону солнца.

– Ясно. Это объяснение летописцев. А у тебя какое?

У нее простое: двое людей пьют кофе, смотрят друг на друга и перебрасываются непринужденными фразами. Кто они: закадычные друзья, любовники или просто знакомые? А может быть, они просто никто и сама судьба свела их вместе за столиком? Но тогда, может, они станут кем-то? Иначе как объяснить это сияние глаз, которое слепит обоих и делает площадь солнечной?

– Мадрид – по статистике самая солнечная европейская столица. На этой площади практически круглый год светит солнце.

– И это все? – Разочарованно.

– Все. – Сдержанно.

– Смотри. – Андреа почти на самом краю смотровой площадки башни Пикассо.

– Отойди, – пугается Марат.

– Боишься высоты? – Андреа – у самого парапета. Ей нравится дразнить его.

У Марата кружится голова. Ему кажется, что внизу плещется море.

– Отойди! – Грубо, настойчиво, по-мужски.

– Ну ладно. – Покорно и очень женственно.

– Покажи мне лучше свое любимое место в Мадриде.

Андреа не уверена, что хочет идти туда.

– Ну пожалуйста.

– Пойдем.

Берег Мансанарес, одинокие оливы, уютная лавочка, слезы в глазах.

Марат рассматривает спутницу:

– Все ясно. Детство. Одноклассник. Первый поцелуй…

– Ничего тебе не ясно!

– Объясни!

– Уже даже не юность. Муж. И поцелуи практически последние.

– Муж?

– Да. Его звали Вадим. Он был русский.

– Ушел?

Да, как сказать? В общем…

– Да, ушел… Мы были здесь за месяц до… до… до всего.

Андреа больше не сдерживается. Она горько оплакивает Дима на твердом плече Марата.

Парк Буэн-Ретиро к слезам не располагает и совершенно не оправдывает свое название[43]. Жизнь бьет ключом: бегуны, роллеры и велосипедисты рассекают по аллеям, заставляя пешеходов испуганно оглядываться и отпрыгивать. Стайки подростков играют в сокс и горланят какие-то речевки. Залитое солнцем озеро усеяно лодками, как сердцевина подсолнуха – семечками. У Хрустального павильона играет оркестр, и музыка проникает в каждый уголок зеленого острова. Во времена Пио Барохи[44] все было не так: изящные дамы, галантные кавалеры, изысканная публика – заядлые театралы и любители праздного отдыха. Где они теперь?