Золотая струна для улитки

– Ты же мне не рассказывала.

Они направляются к выходу.

– Есть такая область Испании, Андалусия. Там…

– Смотри, – перебивает Наталка. – Опять она.

Да, опять эта женщина. Стоит и смотрит. И что она здесь делает?

7

Андреа и сама не знает, что она здесь делает. Нет, вообще-то она идет домой. Но зачем-то всегда останавливается и смотрит, как двигается этот маленький гений. Смотрит и слышит Пако, смотрит и видит Дима, смотрит и мысленно невольно перебирает струны. Чудаки-стекольщики все перепутали. Теперь прохожие видят все, что творится в зале, а юная танцовщица никого не замечает. Хорошо. Андреа может спокойно наслаждаться. Она уже выучила расписание прелестной «испанки». Девочка танцует каждый день, кроме выходных. Хотя, может, и в выходные тоже. Просто Андреа по выходным не работает и не знает, занимается девочка или нет. Она уже целый год здесь. Понедельник, среда, пятница с девятнадцати до двадцати. Андреа в семь заканчивает, добегает за пять минут до зала и смотрит. А по вторникам и четвергам малышка фламенкирует в обед. Андреа садится в кафе через дорогу и наблюдает. Очень удобно. Вечера вторников и четвергов у Андреа заняты. У нее Карлович. А сегодня пятница. Андреа не спешит. И, как обычно, не успевает уйти, варится в своей скорлупе, жонглирует воспоминаниями, стоит у окна, как истукан.

– Странная тетя, – долетают до нее слова проходящей мимо малышки.

А, да это же сама танцовщица. Уже переоделась. Женщина тянет ее, уводит подальше от Андреа, а любопытная проказница все оборачивается, дергает свою провожатую:

– Ну, посмотри же, ба! Говорю тебе, она странная!

– Не придумывай! Никакая она не странная! – возражает Роза, но в душе соглашается с внучкой. Еще раз увижу, поговорю с ней. Зачем она сюда ходит? Нет, неудобно. Незнакомый человек. Ну и что? Я вежливо спрошу, и все. Скажу, что смущает ребенка.

Роза не всегда сидит и вяжет, иногда она выходит в магазин и почти всегда видит Андреа. Она смотрит. Странная женщина!

8

– Ничего я не странная! – вспыхивает Андреа.

– Конечно, странная, – упорствует Алка. – Тебе предлагают поездку. Причем на родину, а ты не хочешь.

– Не хочу, – отрубает Андреа. «Не могу, – думает она. – Не могу поехать и не увидеть маму. А если она меня увидит, то сразу поймет, что все ни капельки не хорошо. Все просто ужасно. Самое настоящее mierda[14]». Андреа любит сеньору Санчес. Андреа бережет мать. Зачем ей знать, что ее дочь превратилась в улитку? Вот уже два года Андреа кормит маму сказками о бесконечных гастролях, плотном графике и бла-бла-бла. Та, естественно, обижается. Только лучше пусть обижается, чем страдает. По крайней мере, так она думает, что у Андреа все хорошо.

– Значит, не поедешь? – хмурится Алка.

– Не поеду. На выставку вполне можно взять временного переводчика.

– Я говорю: странная! – не унимается подруга. – Это же мебельная выставка. Понимаешь? Мебельная.

Алка так вкусно произносит это слово, что Андреа невольно улыбается.

– Ну, что ты смеешься? Ты только представь, какие там диваны, козетки, кресла… А свет? А кухни? Анька! Какие там кухни! Нам с тобой и не снились. Вот где хай-тек! Полочки, железячки, ручки, кронштейны, фурнитура. Я бы на такой кухне готовила и готовила. А ты даже посмотреть не хочешь!

– Зачем смотреть, если купить все равно нельзя?

– Чтобы получить это, как его? Удовольствие эсе… эсте…

– Эстетическое, – подсказывает Андреа.

– Вот, правильно. Эстетическое. Ну, что, я не права разве? Эй, ты куда опять уплыла?

– Ну, ты нашла эстетов. Шанель, Уорхол. Я не согласен, – качает головой Дим.

Он пропадает в Гнесинке: скоро сессия, и надо подтянуть обязательные предметы. Гастроли закончились, новых предложений пока нет. По вечерам Дим бренчит в ресторане, Андреа не берет, бережет. И она развлекает себя сама: репетирует роль домашней хозяйки, культивирует идею уютного дома, пыхтит над его созданием. Сегодня она точно превзошла себя: ездила в консерваторию (там у однокурсницы Дима бабушка билетершей работает, раньше аккомпаниатором была, а теперь руки не те), натерла полы в фойе вместо некстати заболевшей уборщицы. Деньги? Деньги им с Димом очень нужны. Но у Андреа есть мысль и получше. Ее пускают в запасники и разрешают взять копии понравившихся афиш.

Она перебирает пыльные рулоны, заглядывает в трубочки, разворачивает, чихает, в ужасе смахивает с бумаги случайные капли, не дыша, ласкает пальцами выцветшие имена: Рихтер, Шостакович, Ойстрах, Чайковский… Она знает наизусть его «Детский альбом». А это что? О… Кумиры современности: Каррерас, Паваротти, Хворостовский. А тут? Очень интересно! Да это же просто клад: «Джипси кингс», Сезария Эвора, Иглесиас-старший, Глория Эстефан… Какой чудак притащил эти постеры в хранилище консерватории? Андреа счастлива. Она уходит, обвешанная рулонами, спешит все сделать до прихода Дима. Прощайте серые, скучные обои в мелкий, рябой увядший цветочек!