Золотая свирель. Том 1

– Ида так в скиту своем и сидит?

– Да, она в монастыре Вербены Доброй.

– А тебя на кой послала?

Я поднялась, отряхивая подол монашьего платья. Подобрала свою котомку.

– Она не посылала… Я сама…

– Сама, значить… Сама – рассама. Чё в дом-то не вошла?

– Да как-то… неудобно как-то. Без хозяйки.

– Неудобно елкой подтираться, ага.

Старуха вынула березовую хворостину из петельки для замка. Толкнула дверь.

– Заходь, малая. Корзинку-то не тронь, щасс пойдешь корешочки в ручье полоскать. Ишь, внучка-белоручка, неудобно ей. А задницу о камень морозить удобно? А вот кабы я в село к куму заглянула, так бы и куковала на пороге ночь напролет?

Я ступила в темные сени, сплошь завешанные серыми вязками трав, заставленные коробами и туесами. От крепкого сложного духа заперло дыхание. Сенная пыль, воск, деготь, квасцы, плесень…

– А-а-ап-чхи!

– Ты, малая, сторожней, ага? Головушка с плеч слетит. Ну, чё встала столбом? Иди, иди в кухонь, не топчись тут…

И бабка Левкоя чувствительно наддала мне под зад коленом.

Тогда стояла середина апреля, снег сошел совсем недавно, земля еще не успела просохнуть. В лесу цвели подснежники. На юге полыхала война. За Нержелем, в Викоте и Каменной Роще буянили шайки горцев-ваденжан, Север завяз в драках с ингами, но в Амалере пока было тихо.

Однако еда стоила дорого, вместо припасов я тащила полную сумку лекарских склянок, почти все деньги как-то быстро и неожиданно разбазарились, продавать склянки было жалко, а красть я боялась. У меня хватило ума не путешествовать одной, но только за то, чтобы присоединиться к каравану, мне пришлось отдать серебряную архенту.

За неделю я здорово порастеряла боевой пыл и не раз малодушно подумывала о возвращении в монастырь. Если бы не Кустовый Кут, хутор моей бабки, о котором рассказывала мать, я бы повернула назад.

Но назад я не повернула, добралась-таки до Левкои. Кабы знать…

* * *

280 год от объединения Дареных Земель под рукой короля Лавена (сейчас)

Доска под ногой хрустнула, обломки полетели в черную воду. Я тотчас припала на четвереньки, вцепившись в столбик перил, и с содроганием ощутила, как пальцы, не встретив препятствия, сминают волглую гниль. Столбик переломился и канул под мост. Холера черная!

Переждав, пока мостик перестанет раскачиваться, я осторожно двинулась вперед. На четвереньках, ощупывая настил руками. Вот зачем Амаргин меня сюда приволок! Чтобы я грохнулась в воду. Вместе с этим треклятым мостом. К лягушкам и пиявкам. Тьфу, тьфу, это гораздо противнее любых покойников…

Ладони ткнулись в мокрую траву. Ага, еще немножко – и подо мной твердая земля. Фу-у! Я разогнулась, вытерла руки о юбку. Не грохнулась, слава небесам.

– Гав! Рррррргав-гав-гав-гав-гав!!!

Наверху тропинки стояла собака, в темноте ярко белели пятна у нее на груди и на морде. Довольно крупная собака, она загораживала мне дорогу.

– Гав-гав-гав-гав-гав!!!

– Ты чего лаешь? Чего ты разоряешься?

Я шагнула вперед, стараясь не делать резких движений.

– Рррррр!

Блеснули оскаленные зубы. Псина встопорщила холку, ощерилась. Попятилась, рыча.

– Пшла вон! – Я пошарила вокруг в поисках палки. – Иди, иди отсюда!

Огибать чертову шавку и оставлять ее за спиной не хотелось. Такая вполне может кинуться сзади и тяпнуть. Приличной палки не нашлось, склон зарос колючей ежевикой и крапивой. Я выдрала с травой хороший ком земли и швырнула в собаку.

– Ау-у, ску-ску-ску… Гав! Гав-гав-гав!

– Прочь пошла!

Я снова ухватила траву за вихор.

– Буся, Буся, Буся!

Кто-то шарахался под деревьями, звал собаку. Из черных зарослей выплыл огонек и двинулся в нашу сторону.

– Буся, Буся!

– Эй! – крикнула я, – Хозяин! Отзови пса! На цепи надо держать таких бешеных.

– Гав-гав-гав! – заливалась Буся.

– Отзови собаку, холера!

– А-а-а! – вдруг взвизгнул хозяин. – Навья! Навья! Мара! Буся, куси ее!

– Да ты что! – взвыла я. – Какая мара, протри глаза!

– Куси, Буся, куси!

– Гав-гав-гав!

Собака скакнула вперед, получила комок земли в нос и отскочила.

– С ума сошли! Чокнулись совсем! Пропустите меня, уроды!

– Пошла, мара, пошла! В землю пошла, в воду, под камень! Куси ее, Буся!

Голосивший размахивал фонарем, и я внезапно узнала его. Узнала тяжелые плечищи и крохотную, плоскую, как чечевичное зернышко, голову, и стеклянные от страха глаза, и рыбий хлопающий рот.

– Мара! – кричал Кайн-придурок. – Навья! Иди под камень! Иди на место! На место! На место!

Я попятилась. Безумец… откуда он знает? Откуда?

Сверху, с тропинки, прилетел комок земли и ляпнулся мне в грудь. Второй едва не попал в лоб.

Остро, так, что свело внутренности, вспомнилось: камни, куски глины, какая-то гниль – в лицо, в голову, градом, сбивающим с ног ливнем. Не закрыться руками – связаны руки – только отворачиваться, прижиматься щекой к плечу. Липнут волосы, в глаза течет дрянь, мешаясь со слезами, кляп не дает дышать.

– Ррр! гав-гав-гав-гав!

Я повернулась, подхватила юбки и бросилась прочь по пляшущему под ногами мостку. Холера, проклятие, урод поганый! Чтоб тебе пусто было! Чтоб тебе…