Золотая тетрадь

Это мне легко давалось, когда я была ребенком. Теперь мне кажется, что я прожила многие годы в радостном возбуждении именно из-за этой «игры». Но сейчас это дается мне очень трудно. Сегодня днем я измоталась после нескольких таких моментов. И все же мне это удалось, всего на несколько секунд, и я наблюдала, как подо мною проворачивается земной шар, солнечный свет становится все более насыщенным на животе у Азии в то время, как обе Америки погружаются во тьму.

Савл Грин пришел посмотреть комнату и оставить свои вещи. Я сразу проводила его в комнату, он быстро заглянул в нее, сказал:

— Отлично, отлично.

Это было сказано настолько небрежно, настолько между делом, что я спросила, не собирается ли он вскоре снова уехать. Он бросил на меня быстрый осторожный взгляд, который, как я уже поняла, был очень характерен для него, и пустился в долгие тщательные объяснения, тем же тоном, каким он извинялся по поводу своей поездки за город. Я сразу вспомнила тот эпизод, и я сказала:

— Я полагаю, вы провели вчерашний день, исследуя район Сохо, вместе с Джейн Бонд.

Вид у него сделался испуганный, потом обиженный — однако он обиделся как-то чрезмерно, как будто я его поймала при совершении каких-то тяжких преступлений, потом же выражение его лица переменилось, стало подозрительным и осторожным, и он снова пустился в долгие и путаные объяснения — про изменившиеся планы и так далее, и эти объяснения были даже еще более чрезмерными и странными, потому что было совершенно очевидно, что все это неправда. Мне вдруг стало очень скучно, и я сказала, что спросила у него про комнату лишь потому, что собираюсь переехать, поэтому если он планирует здесь задержаться надолго, то ему следует в ближайшем будущем начать искать другое место. Он сказал, что все это ОТЛИЧНО, все ОТЛИЧНО. Казалось, он вообще не слушал, вообще не видел комнаты. Но он пошел за мной, оставив в ней все свои вещи. Потом я произнесла свой маленький обычный монолог домохозяйки, про то, что «нет никаких запретов», пытаясь преподать все это в шутливой форме, но американец меня не понял, поэтому я была вынуждена почти по буквам разъяснить, что если он захочет приводить девушек, то я не буду возражать. Удивилась его смеху — он издал громкий, резкий, обиженный смешок. Сказал мне, что ему приятно, что я вижу в нем молодого полноценного мужчину; и это было настолько по-американски, привычная и доведенная до полного автоматизма реакция на разговор о сексуальной состоятельности, что я не стала, как собиралась, подпускать шутку о предыдущем постояльце. В целом от разговора создавалось ощущение какой-то нескладности, дисгармоничности, поэтому я пошла вниз, на кухню, предоставив ему решать, последовать за мной или остаться наверху. Я сварила кофе, Савл Грин заглянул на кухню по пути на выход, поэтому я предложила ему выпить чашечку. Он колебался. Он изучающе меня рассматривал. Никогда в жизни я не подвергалась столь грубому и откровенном сексуальному осмотру. В том, как он изучал меня, не было ни тени юмора, ни капли тепла, а только лишь холодный сравнительный анализ кладовщика, принимающего партию нового товара. Он это делал настолько неприкрыто, что я его спросила:

— Надеюсь, подхожу?

Но он лишь снова издал короткий обиженный смешок и сказал мне:

— Отлично, все отлично.