Золотая цепь

Серый мир окружал Джеймса. Он уже успел забыть о холоде, который охватывал его, когда наступали тени. Забыть о том, что он по-прежнему может видеть реальный мир, но словно сквозь завесу пыли: он стоял в бальном зале, однако все было черно-белым, как на фотографии. Нефилимы превратились в привидения, они вытягивались в длину, извивались и раскачивались, как фигуры из ночного кошмара.

Джеймс пошатнулся и неуверенно сделал шаг назад, когда из пола выросли деревья; корни поползли в разные стороны по полированному паркету. Он знал, что кричать бесполезно: его все равно никто не услышит. Он был один в ином мире. Перед глазами мелькали видения выжженной пустыни и багрового неба, а фигуры танцующих, которые не видели и не слышали его, продолжали кружиться по залу. Время от времени он узнавал лицо, жест – ему показалось, что он видит рыжие волосы Корделии, Ариадну Бриджсток в платье из винно-красного шелка, свою кузину Барбару, протянувшую руку кавалеру. И в этот миг древесный корень, извивавшийся, словно щупальце чудовища, обмотался вокруг ее ноги и уволок ее вниз.

Перед глазами сверкнула ослепительная раздвоенная молния, и внезапно он снова очутился в настоящем, в бальном зале, его оглушил шум, ослепил свет. Кто-то крепко держал его за плечи.

– Джейми, Джейми, Джейми, – повторял чей-то встревоженный голос, и Джеймс, не обращая внимания на бешеный стук сердца, постарался сфокусировать зрение. Это был Мэтью. За спиной у него мелькали другие Сумеречные охотники: Джеймс слышал их смех и болтовню, походившие на приглушенные разговоры статистов в пьесе.

– Джейми, дыши глубже, – велел Мэтью, и его голос был единственной реальностью в мире, перевернутом вверх тормашками. Джеймса охватил непередаваемый ужас – на сей раз это произошло на виду у всех…

– Они видели меня? – хрипло выговорил он. – Они видели, как я превратился в тень?

– Ты не превращался в тень, – успокоил его Мэтью, – ну, то есть, совсем немного, скажем так, распушился по краям…

– Ничего смешного, – сквозь зубы процедил Джеймс, но шутка Мэтью подействовала на него, как ушат ледяной воды. Сердцебиение постепенно пришло в норму. – Значит, ты хотел сказать… что я не превратился в тень?

Мэтью отрицательно покачал головой и отпустил Джеймса.

– Нет.

– Тогда как ты узнал?

– Я это почувствовал, – объяснил Мэтью. – Почувствовал, что ты ушел в… туда.

Его передернуло, и он, сунув руку за пазуху, извлек небольшую флягу с собственными инициалами. Мэтью отвинтил крышку, и Джеймс почувствовал резкий, специфический запах виски.

– Что случилось? – расспрашивал Мэтью. – Я думал, ты просто разговариваешь с Анной.

Джеймс заметил, что Томас и Кристофер смотрят на них с любопытством. Должно быть, у них с Мэтью очень серьезный и взволнованный вид, подумал он.

– Во всем виноват твой брат, – пробормотал он.

– Я совершенно не удивлюсь, если мне скажут, что мой брат виноват абсолютно во всем, – заметил Мэтью уже более спокойным голосом. – Но в нашем случае…

И в этот момент по залу разнесся душераздирающий вопль.

Корделия не могла понять, почему она вдруг так разволновалась из-за Люси. Рядом с бальным залом находилось несколько гостиных, и Люси могла удалиться в одну из них, или же пойти отдохнуть в свою комнату. Она могла быть где угодно в Институте. Прежде чем умчаться куда-то, Мэтью сказал ей, чтобы она ни о чем не беспокоилась, но Корделия никак не могла избавиться от безотчетной тревоги.

– Ради всего святого! – крик отвлек ее от размышлений. Это был низкий мужской голос, баритон. – Кто-нибудь, помогите ей!

Корделия огляделась: гости в изумлении переговаривались. В другом конце зала собралась небольшая кучка людей, и непонятно было, что там происходит. Она подобрала юбки и начала пробираться сквозь толпу.

Она чувствовала, как волосы выбиваются из тщательно сооруженной прически и падают на плечи. Мать придет в ярость, но что же это такое? Почему никто не трогается с места? Это же Сумеречные охотники. Какого черта они стоят, словно к полу приросли, когда кому-то требуется помощь?

Она растолкала небольшой кружок зевак и увидела на полу молодого человека, который держал на руках безжизненное тело Барбары Лайтвуд. Это Оливер Хейуорд, сообразила Корделия, жених Барбары.

– Мы танцевали, – безумным голосом говорил он, – и вдруг она упала замертво…

Корделия опустилась на колени. Барбара Лайтвуд была смертельно бледна, темные волосы на висках были влажными. Девушка дышала часто, прерывисто. В подобных случаях Корделия забывала о своей застенчивости и думала только о том, как помочь пострадавшему.

– Ей нужен свежий воздух, – сказала она. – Наверное, корсет слишком сильно затянут. У кого-нибудь есть нож?

Анна Лайтвуд появилась из-за спин растерянных людей и грациозным движением опустилась на пол рядом с Корделией.

– У меня есть кинжал, – произнесла она, извлекая из внутреннего кармана жилета клинок в ножнах. – Что нужно делать?

– Нужно разрезать корсет, – ответила Корделия. – Она испытала какое-то потрясение, ей необходимо вздохнуть свободно.