Золотая цепь

– «Отвратительный тип» – это еще мягко сказано, – заметил Джеймс. Томас полотенцем вытирал со стола лужу вина, а Джеймс озабоченно следил за ним. В школе Томас был застенчивым, тихим мальчиком, а Алистер – задирой и хулиганом. – Мы вполне можем избежать общения с Алистером, Том. У нас нет никаких причин проводить время вместе, и я с трудом могу представить, чтобы он, в свою очередь, жаждал нашего общества.

Томас хотел что-то сказать, но запнулся, брызгая слюной. Причиной тому послужила вовсе не речь Джеймса. Содержимое пробирки Кристофера, вылившееся на скатерть, приобрело красно-коричневый цвет и начало разъедать столешницу. Все вскочили с мест и схватились за полотенца Полли. Томас поспешно выплеснул на стол кувшин воды, но при этом облил Кристофера так, что у того одежда промокла насквозь. Мэтью согнулся пополам от хохота.

– Слушайте, ну ничего себе, – пробубнил Кристофер, убирая с лица влажные волосы. – Это действительно сработало, Том. Кислота нейтрализована.

Томас тряхнул головой.

– Кому-то следовало бы нейтрализовать тебя, придурок…

У Мэтью началась самая настоящая истерика.

Несмотря на весь этот хаос, окружавший его, Джеймс невольно унесся мыслями далеко-далеко. Столько лет, в сотнях писем, которыми они тайно обменивались, Джеймс и Грейс клялись друг другу в том, что однажды они будут вместе; что придет день, они станут взрослыми, и тогда поженятся, пусть даже против воли старших, и будут жить вместе в Лондоне. Это всегда было их мечтой.

Так почему же она не сообщила ему о своем приезде?

– Ой, смотрите! Альберт-холл! – воскликнула Корделия, прижимаясь носом к окошку экипажа. Был чудесный день, солнце заливало Лондон ослепительными лучами, и белые аристократические особняки Южного Кенсингтона буквально сияли, словно ряды фигур из слоновой кости в дорогом комплекте шахмат. – В Лондоне действительно чудесная архитектура.

– Как тонко подмечено, – издевательски протянул ее старший брат Алистер. Забившись в угол кареты, он делал вид, будто углублен в чтение какой-то книги по математике. Всем своим видом он стремился показать, что его нельзя отвлечь такой ерундой, как архитектура. – Уверен, никто до тебя не высказывал вслух мнения о лондонских зданиях.

Корделия сердито уставилась на него, но он даже не соизволил поднять взгляд от книги. Разве он не понимает, что она всего лишь пытается поднять им настроение? Их мать, Сона, сидела с усталым видом, безвольно привалившись к стенке кареты; глаза ее были обведены синими кругами, и ее смуглая кожа, обычно сияющая, приобрела болезненный желтоватый цвет. Состояние матери беспокоило Корделию уже несколько недель, с того самого дня, как новости из Идриса, новости об отце, достигли Девона.

– Дело в том, Алистер, что на этот раз мы приехали сюда не в гости. Мы собираемся жить здесь постоянно. Познакомимся с новыми людьми, будем принимать гостей; вовсе нет нужды сидеть взаперти в Институте – хотя мне хотелось бы, чтобы Люси постоянно была рядом…

– А заодно и Джеймс, – вставил Алистер, не отрываясь от своего учебника.

Корделия заскрежетала зубами.

– Дети. – Мать Корделии взглянула на молодых людей с упреком. Алистер скорчил недовольную гримасу – через месяц ему должно было исполниться девятнадцать, и он, по крайней мере, в собственных глазах, давно уже не был ребенком. – У нас есть серьезные дела. Как вам прекрасно известно, мы приехали в Лондон вовсе не ради развлечений. Мы здесь представляем нашу семью.

Корделия взглянула на брата уже не столь враждебно. Она понимала, что он тоже тревожится насчет Соны, хотя никогда не признавался в этом вслух. Она уже миллион раз задавала себе вопрос: что конкретно известно ему о положении, в котором находится отец? Она также понимала, что Алистер знает больше ее самой, но ни за что не станет говорить с ней об этом.

Сердце ее забилось чаще от радостного волнения, когда экипаж остановился на площади Корнуолл-Гарденс, у дома 102 – одного из величественных белых викторианских особняков. Черный номер был написан простыми цифрами на самой правой колонне. На галерее, на верхних ступенях лестницы, стояли несколько человек. Корделия сразу же узнала Люси Эрондейл, хотя девушка стала немного выше ростом со дня их последней встречи. Золотисто-каштановые волосы были убраны под шляпку, а бледно-голубой жакет и юбка прекрасно сочетались с цветом ее глаз.

Люси сопровождали двое. Корделия узнала ее мать, Тессу Эрондейл, знаменитую – во всяком случае, среди Сумеречных охотников – супругу Уилла Эрондейла, главы Лондонского Института. Она выглядела лишь немногим старше дочери. Тесса была чародейкой, умела изменять внешность и обладала еще одним даром: бессмертием и вечной молодостью.

Рядом с Тессой стоял Джеймс.