Он коротко размахнулся и хлестко ударил сына по щеке. Тот не сделал попыток увернуться и молча ждал второго удара. Родители были вольны в своих детях — по крайней мере, до тех пор, пока те сами не станут родителями.
— Мне пришлось это сделать, — признался он.
— Почему? — Генерал еле сдерживал себя — да и то потому, что рядом были подчиненные. — Как ты посмел?
«Можно солгать кому угодно — детям, братьям, друзьям… Даже начальству. Но родителям лгать нельзя. Никогда! Ни за что!» — Эту истину каждый орк впитал с молоком матери. И Хаук взглянул отцу в глаза.
— Я излил в нее семя, — сказал он.
И почти сразу получил давно ожидаемый новый удар.
— Как ты посмел? — взвыл Эрдан аш-Гарбаж. — Как ты мог? Ты что, влюбился в светловолосую ведьму?
— Она не ведьма! — с нажимом проревел Хаук, сжимая кулаки. Он сдерживался изо всех сил, но знаменитый темперамент аш-Гарбажей давал о себе знать. Мужчины этого рода слишком часто давали волю кулакам по поводу и без повода, так что это стало притчей во языцех. И сейчас Хаук чувствовал острое желание ответить отцу тем же. Тем более что аналогичной дракой сопровождался его разведывательный поход.
— Она не ведьма! — повторил он. — И я не мог поступить иначе! Ты знаешь, что такое родовая честь! В селении, где в нее
Он был в ярости, но именно поэтому генерал выслушал сына до конца.
— Кроме того, — уже спокойнее продолжал тот, — от нее я узнал кое-что. Шаман в селении, который
— Но мы не можем забывать о нем…
Генерал сжал плечо сына. Он был вспыльчив, но отходчив. Сведения, доставленные Хауком, были достойны того, чтобы сменить гнев на милость. Тем более что в Цитадели в качестве пленницы уже находилась одна Видящая. Как бы то ни было, но Верховный должен был знать новость.
— Заканчивайте без меня, — через плечо бросил он остальным офицерам и, придерживая сына за локоть, спустился с козырька. — Мы идем к Верховному Паладайну.
Адъютант отсалютовал и умчался вперед, чтобы предупредить того об аудиенции.
Верховный Паладайн был занят — пользуясь тем, что до начала похода есть еще несколько дней, он проводил время с наложницей. Девушка уже порядком устала от его домогательств, но он дал ей понять, что в случае рождения сына ей будет обеспечена райская жизнь, а посему она терпела и даже ухитрялась изображать страсть, хотя больше всего сейчас ей хотелось спать, есть и помыться — все в указанной последовательности.
Адъютант остановился за занавесью, отделявшей покои наложницы от общего коридора, и объявил о визите отца и сына аш-Гарбажей. Верховный, застигнутый в разгар соития, злобно прорычал что-то себе под нос, с неудовольствием чувствуя, как пропадает желание. Вечно эти аш-Гарбажи лезут не вовремя! Всего-то достоинства у них, что древнее происхождение да тяга к военному делу. Иначе их бы давно уже не было не то что в Цитадели, но и на свете — как и многих других, не столь полезных, а то и вовсе мешавших Верховному Паладайну в жизни.
— Подождут, — прорычал он, снова стискивая наложницу в объятиях и принимаясь мять и гладить ее тело. Та внутренне застонала, но стала отвечать на его ласки, понимая, что чем раньше ее повелитель доведет дело до конца, тем скорее даст ей отдохнуть.
— О милый! — ворковала она, закатывая глаза. — Ты великолепен! Ты ненасытен! Мой горный лев! Мастодонт! Монстр!.. Я хочу тебя! Иди же ко мне! Скорее! Зажги меня своим огнем… Пронзи меня… О, я таю! Я сгораю от желания…
Она изо всех сил шарила руками по потному телу своего любовника, мечтая только об одном — чтобы все это поскорее закончилось. Наложница по своему опыту знала, что если ему перечить и говорить, что устала — даже после суток почти непрерывного любовного экстаза, — он непременно решит, что у нее есть другой. Тогда ей не миновать сперва жестокой порки, а потом допроса с пристрастием. Когда-то на ее глазах Верховный Паладайн точно так же поступил с двумя другими девушками, назначенными ему в наложницы. Одну он отдал на потеху солдатам, другую обвенчал с тем, на кого она указала. Она же тогда получила просто легкую встряску — для острастки.
— О милый! Что же ты? Иди ко мне…
Неожиданно ее сильно толкнули так, что она кубарем откатилась в сторону. Причиной недовольства было то, что желание Верховного Паладайна, раз ослабев, так и не вернулось. Он злобно выругался.